Надев шелковый халат, мысленно перепоясываю свои (довольно целлюлитные) чресла. Плевать, что там подумает Дэн. Как будто он раньше ничего подобного не видел.

Устраиваюсь на шезлонге в центре комнаты. Хорошо еще, что мы в частной студии Дэна, а не в огромном зале в школе. Хотя я предпочла бы, чтобы здесь было не так откровенно светло…

— Бэт, ты готова? Чего-нибудь принести?

Сглотнув, я качаю головой.

— Ладно. Дай знать, когда будешь готова.

Я развязываю пояс халата. Халат спадает с плеч. Подавленных вскриков ужаса вроде бы не слышно. Никто, вопя, не бросается прочь из студии. Шесть карандашей принимаются царапать по шести мольбертам, и я постепенно расслабляюсь. Все не так уж плохо. Какое-то одно занятие. У меня все получится.

— Всем можно разговаривать, — произносит Дэн, переходя от студента к студенту. Включает музыку; я сразу узнаю Дэви Киркленда — Кейт неустанно слушает его. — Давайте все расслабимся и будем получать удовольствие. Бэт, как твоя живопись? Закончила триптих?

— Последняя панель почти готова, — отвечаю я, трогательно благодарная за возможность отвлечься.

— Жду с нетерпением. Ты попробовала использовать пигмент охры, который я тебе советовал?

Мы обсуждаем освещение и технику фресок, а потом разговор переходит на более обобщенные темы: книги, которые мы читали, фильмы, которые смотрели, новый логотип, который Дэн разработал для фирмы Уильяма. Не успеваю я опомниться, как Дэн велит студентам складывать карандаши.

— Можешь одеваться, Бэт, — рассеянно говорит он, наклоняясь над плечом одного из учеников и вглядываясь в работу. — Если хочешь, выпей чаю в соседней комнате. Я сейчас.

Я встаю и завязываю пояс на халате, морщась от покалывания в ногах. Вообще-то было бы неплохо выпить чего-нибудь покрепче. Я даже замерзла, просидев столько времени без движения.

Когда я захожу в его комнату, шелковый пояс цепляется за дверь. Развернувшись, я пытаюсь его отцепить, но в итоге он только сильнее застревает.

— Придется тебе вылезти из него, — сообщает Дэн. — Ткань зацепилась за щеколду.

Покраснев, я стряхиваю халат. Дэн высвобождает пояс, потом подает халат мне, задерживает ладони на моих плечах чуть дольше, чем необходимо. Мои соски сами собой твердеют. Было бы так легко повернуться и оказаться в его объятиях — отдаться этому — так легко…

Но неправильно.

Я отскакиваю, туго запахивая халат.

— Дэн, что ты делаешь?

— Да, Дэн, — раздается от двери голос моей дочери. — Что ты делаешь?

«Мам! Сегодня ночью я собираюсь переспать с Дэном — ну, в общем, лишиться девственности. Можно поговорить с тобой об этом? Типа, вдруг ты мне что-нибудь посоветуешь или вроде того? Правда, я немного нервничаю, так что…»

Да уж. С такими словами к матери обычно не обращаются, верно?

Не то чтобы моя мать была из тех, кому можно сказать все, что угодно, — во всяком случае, если хочешь услышать нормальный ответ. Вряд ли можно считать, что у нас существует пресловутая близость между мамой и дочкой.

Клем вечно жалуется, что родители вмешиваются в ее жизнь, — зато, по крайней мере, им есть до нее дело. Она их интересует. А я не уверена, что мои предки замечают меня хотя бы половину того времени, что я провожу дома. А когда, наконец, замечают, то ведут себя так, будто мне все еще шесть лет. Ну, во всяком случае, папа. Он полагает, что держит руку на пульсе. Одна фразочка идиотская чего стоит: «В будние дни в десять часов отбой, юная леди». На самом же деле папа понятия не имеет, что творится в моей жизни.

До матери хоть немного доходит. В общем-то, вчера она была молодцом. По-моему, впервые в жизни она встала на мою сторону в споре с папой. Может, если она с ним поговорит о Нью-Йорке, он передумает.

Постойте, а вся эта кутерьма с корсетом? Типа, к чему все было?

Странно. Флер думает, что у мамы тайная лесбийская связь с Этной и меня она спросила про корсет только для того, чтобы сбить папу со следа. Да уж, похоже, у моей подружки слишком много свободного времени.

Флер занялась этим впервые, когда ей было пятнадцать. Она давно уже уговаривает меня решиться, и она права: какой смысл откладывать? Ну, то есть мы с Дэном вместе сто лет — Господи, уже почти четыре месяца. Ну да, я не люблю его, речь не идет о свадьбе или детях, но ведь он прикольный и все такое. По крайней мере я, наконец, пойму, о чем все вокруг говорят…

Раздается стук в дверь.

— Кейт! К телефону!

Не обращаю на него внимания. Наверное, Клем все парится из-за сочинения по Чосеру…

— Кейт! Это из Парижа! Ты подойдешь, или мне сказать…

Быстро прикрываю одеялом блестящий пакет «Дэбенхэмс» и распахиваю дверь.

— Нет необходимости так кричать.

Жду, пока папа отойдет. Я не собираюсь обсуждать при нем свою интимную жизнь. Он вздыхает.

— Передай родителям Флер привет от меня.

Да ради Бога. Толкаю ногой дверь и сворачиваюсь калачиком на кровати. Надо не забыть покрасить ногти на ногах. Нельзя в первый раз заниматься сексом с облупившимся лаком. Дэн решит, что я совершенная неряха. У Клем есть шикарный лиловый лак от «Хард кенди». Она наверняка одолжит мне его.

О Господи! Завтра в это же время я уже перестану быть virgo intacta[20].

— Enfm![21]— кричит Флер прямо мне в ухо. — Я получила твое послание по электронке. А что ты наденешь? Где вы будете это делать? Ты уже купила презервативы?

— Флер!

— Что? Это ты должна продумывать подобные детали. Он мужик. Это не его проблема.

Зажав трубку между плечом и ухом, начинаю стирать старый лак.

— Ну, если честно, я ему еще ничего не говорила. Думаю, типа, явиться к нему после его дурацкого урока рисования и устроить сюрприз…

— C'est parfait![22]Обязательно надень стильный плащ, как у Ингрид Бергман в «Касабланке». А под плащом — ничего, кроме сексуального белья.

— Флер, я не могу разгуливать по городу в одних трусах! В таком виде меня задержит полиция!

— Да никто не увидит. Это будет шикарно! Прямо фильм в жанре нуар! Ты приезжаешь к нему домой. Он удивлен. Ты ничего не говоришь. Только загадочно улыбаешься. Потом развязываешь пояс, скидываешь плащ — merde![23]— ты будешь ужасно сексуальна, прямо как в кино!