хлеб выбрасывать нельзя. Но это как будто бы где-то там, далеко, за горами Кавказа и Крыма, за дымом Ржева и Сталинграда, за десятилетиями, за поколениями. Но так ли много прошло времени после войны? Думаю, нет, совсем немного. И, пожалуй, нет той семьи, в окна которой не заглянула бы война. В нашей семье воевали…

Никонов Борис Александрович вернулся с фронта контуженным, с тяжёлым воспалением лёгких. Бабушка помнит себя босоногой девочкой, которая боялась сурового мужчину, что был простужен и сильно кашлял. Когда он появился в доме, маленькая Галя спряталась под кровать, она не знала, что этот человек в длинной шинели — её отец.

Младший брат нашей прабабушки — Сафронов Михаил Константинович, погиб в боях под Сталинградом совсем молодым парнишкой. Он не вернулся. Прабабушка очень любила маленького Мишу. Будучи детьми репрессированных крестьян, названных «кулаками», они были угнаны на лесоповал, и вместе бежали из лагеря. Им удалось. Прабабушке Сафроновой Лидии Константиновне было шестнадцать, с маленьким Мишенькой на руках, она скрывалась у тёток, которые неохотно делили с ней кров. Мало кто хотел рисковать, укрывая беглых заключённых. Прабабушка Лида спасла брата от советской власти, а уберечь его от фашистской пули было не в её силах…

Абрамчиков Марк Григорьевич — отец нашей бабушки Анны, лишился руки, но вернулся с войны. Буквально за два года до войны семья бабушки Ани переехала из Белорусской деревни Красницы в Сибирь. Бабушке был год, когда она стала сибирячкой. Уезжали от белорусского голода. Почему в Сибирь? Потому что здесь всегда росли хлеб и картошка, было много земли. В Краснице у бабушкиной семьи был добротный тёплый дом. Решиться оставить его и всё изменить было непросто. Тем более что на новом месте домишка был худой, с дерновой крышей. Но этот переезд спас жизнь всей семье. В Краснице остались родственники, которые побоялись ехать в суровую Сибирь. И когда в деревню пришли фашисты и подожгли её, оставшиеся тётка с дочкой спрятались в кукурузном поле и видели, что их дом, их Красница сгорели дотла…

Старший брат бабушки Ани — Фёдор Маркович, девятнадцатилетним парнишкой погиб в мае 1942 года. Среднему брату — Ивану Марковичу, было семнадцать, когда его вызвали в военкомат и «предложили» пойти на фронт добровольцем. Ему пришлось оставить дома мать и двух младших сестёр. Дядю Ваню я хорошо помню. Ему посчастливилось вернуться с войны и прожить долгую жизнь. Я помню его пиджак, который он надевал по праздникам, орденов и медалей на нём было не счесть. Но когда родные начинали его расспрашивать о войне — дядя Ваня отшучивался, рассказывая весёлые истории о себе и фронтовых товарищах…

Палецкий Александр Васильевич — отец моего деда Аркадия, тоже ушёл на войну, когда сынишка был ещё совсем маленьким, да и звали его иначе. В 1938 году в семье Палецких родился сын, и назвали его Адольфом. Но когда фашистская Германия, возглавляемая Адольфом Гитлером, вторглась в пределы нашей страны, родители изменили его имя на созвучное — Аркадий. Мама Адика — Палецкая Лидия Сергеевна, во время войны работала в омском военном госпитале санитаркой. Дед Аркадий вспоминал, что был очень болезненным и слабым ребёнком, его мучали фурункулы. Голод, отсутствие элементарных витаминов и лекарств… Мать не знала, как поставить его на ноги, и, когда соседи резали корову, она собирала кровь и заставляла сына пить… Дед Аркадий выжил, стал отличным инженером, женился на красавице Галине, и у них родилась дочка Леночка — наша мама.

А многие не вернулись, так и не увидев своих детей, не узнали они даже, что Победа НАША, что воевали не зря. Но я очень, очень верю, что все невернувшиеся всё же смотрят на нас с небес и радуются тому, что мы встречаем утро и пьём кофе, обнимаем детей, фотографируемся с собакой и с машиной, куда-то едем, а может быть, даже летим на майские по мирному небу…

Сегодня над нами небо всё хмурилось, обещая пролиться дождём или выдать новую порцию снега. В магазин тёти Кати подвезли свежей «Краковской», и мы взяли один ароматный рогалик, десяток деревенских яиц и свежий нарезной батон. Жека едва успела уложить продукты в рюкзак, как у входа возник широкоплечий молодой человек высокого роста, которому пришлось немного пригнуть голову, чтобы не удариться о дверной проём. На вид лет двадцать от силы, коротко стриженный, с его появлением по магазину поползло амбре крепкого дешёвого табака и жареных семечек. Раньше мы его здесь не встречали. Я глянула ещё раз: действительно, не встречали. Меня насторожили его глаза: смотрел он зло, хищно, будто готовился напасть.

— Телефон есть где зарядить? — обратился он к тёте Кате, не здороваясь.

— Ну, давай, заряжу, — тётя Катя добродушно взяла у парня телефон и понесла к розетке.

Казалось, продавец была с ним знакома. И неудивительно, ведь в этой небольшой глухой деревеньке всего три магазина, и каждый местный житель обязательно зайдёт в них: если не за покупками, так хоть просто пообщаться да узнать последние новости.

— О, девчонки! А вы где живёте? — он не отрывал глаз от Жеки. — Мы на берегу сегодня баню топим, приходите.

Было, было в его взгляде что-то звериное, что невозможно скрыть, острое, угрожающее.

— Благодарим, — твёрдо отрезала Жека, сверкнув на него молниями своих огромных глаз, что было красноречивее любого «Нет», и мы поспешили к выходу.

— Ну так как, придёте? Где живёте спрашиваю? — громче и настойчивее продолжал парень.

Мы не обернулись. За спиной послышалось невнятное щебетание тёти Кати, шарканье шлёпанцев, скрип закрывающейся двери. Нет, идти в дом сейчас нельзя, вдруг ещё этот тип увяжется за нами и выследит, где мы живём. Только бы тётя Катя не разболтала адрес… Снег в лесу будто и не собирался таять. Полуденное солнце заслонили плотные густые тучи, света в бору стало так мало, казалось, что уже поздний осенний вечер. От земли тянуло сыростью, холод пробирался к ногам и спине. И всё же спина съёживалась не только от промозглой погоды: у меня снова возникло ощущение, что на меня смотрят. Определённо я чувствую чей-то цепкий взгляд! Но чей он, кому принадлежат его копья? Я обернулась. Никого. Осмотрелась по сторонам: кажется, вот за тем стволом сосны кто-то прячется! Но нет, это просто склонилась старая осина.

— Ты чего? — заметила моё волнение Жека.

— Не знаю, Жек, это бред, наверное, но у меня такое ощущение, что на нас смотрят, — вполголоса ответила я. — Не пойму откуда.

— У меня тоже есть такое ощущение. А ещё я знаю,