Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вставай! — вторит ему родной голос Женьки, — Юлечка, проснись, — шепчет Женя и держит меня за плечо.
Уффф! Я выдохнула. Сорочка прилипла к телу, спальник придавил меня так, что казалось, я скоро погружусь в толщу матраца, словно в мягкий песок и сравняюсь с поверхностью. Это обыкновенный кошмар, просто в доме очень душно, видать, вчера мы перестарались с растопкой печи. Срочно открыть молнию спальника, попить, умыться, подышать, успокоиться, а не то…
— Проснись скорее, — встревоженно повторяет Жека. — К нам кто-то лезет в дом.
От Женькиных слов с меня весь сон вмиг слетел. Мы вскочили с кровати, прислушались. С улицы доносились возня и невнятный шёпот. Действительно, кто-то пытается открыть засов калитки. Новая волна ужаса накрыла меня, но ни голова, ни руки на этот раз мне не изменяли: мы включили свет в кухне, давая понять неприятелям, что им не удастся застать нас врасплох. Страх переполнял округлившиеся глаза Женьки.
— Надо звонить Надежде, — твёрдо проговорила она.
Я схватила телефон, время на экране «3:05» и упрямо горит надпись: «Поиск сети». В этих местах перебои с сотовой связью не редкость, особенно в непогоду, удивительно, что сотовая связь здесь вообще появилась. Всё ясно, значит, рассчитывать нам не на кого. Кричать тоже бесполезно: слева по соседству живёт дряхлая баба Зина, справа — заброшенный дом, в нём последние года три точно никого нет, а через улицу — да кому нужно бежать среди ночи спасать приехавших неизвестно зачем в эту глушь двух городских сумасшедших?
Тем временем возня стала доноситься отчётливее, и уже можно было различить металлическое бряканье и два мужских голоса. Один из них принадлежал парню с хищными глазами, тому, с кем мы встретились в магазине. Поскольку входная дверь закрывалась на крючок из проволоки, разогнуть который не составило бы труда даже ослабевшему больному, не то что здоровому человеку, мы не стали даже приближаться к выходу, и встали в кухне у двери, ведущей в сени. Женька держала дверную ручку, на её руках от напряжения выступили сухожилия, вырисовывался рельеф мышц. В любой момент злодеи могут проникнуть в сени и дёрнуть дверь с обратной стороны. Я ещё раз взяла телефон: неуверенно обозначилась сеть. Пошли гудки.
— Надежда, миленькая, к нам лезут двое, помогите, если можете, — внезапным ночным звонком я, конечно, разбудила хозяйку.
— Сейчас придём, — удивительно ровным и спокойным показался мне голос Надежды.
— Жек, они придут! Надежда живёт через две улицы, пока оденутся…
И я подняла топор.
При нас из ценного фотоаппарат, два плеера и небольшая сумма денег на билеты домой да карманные расходы. Отдать им это? Не думаю, что так мы сможем отделаться… Со мной такое впервые: виски пульсируют, коленки ходят ходуном, а я не могу приказать им успокоиться, хорошо, хоть руки не трясутся. Мой невысокий рост сейчас мне не на пользу, и потому я держу топор, подняв руки над головой.
А может, это чья-то глупая шутка? Но чтобы вот так пугать среди ночи, нет, это не шутка, тем более, что они уже знают, что замечены, и никому не смешно. Над всей этой чехардой мыслей властвует лишь одна главная: «Только бы успеть ударить первой. Не сметь растеряться!». И я уже будто наяву вижу обезумевшие глаза неприятеля, его огромную голову, по которой мне следует ударить. Вижу и кровь из разрубленной раны.
Обычно мне становилось нехорошо в процедурном кабинете уже от одного только вида крови, и медсёстры посмеивались надо мной. Но куда подевалась моя впечатлительность? Сейчас я не боюсь убить человека. Ни о каких моральных категориях, терзаниях совести и речи нет, нет и тени сомнения, что действую правильно. Главное, что заботит меня сейчас — успеть, не промахнуться, попасть наверняка. А что делать со вторым?.. Ну где же Надежда?!
В сенях что-то упало, звякнуло о корыто, нервная брань низким хриплым голосом, удаляющиеся глухие шаги. Жекины руки всё ещё не выпускают дверной ручки, я продолжаю сжимать гладкую рукоять топора. Мы не смеем двинуться с места. Сердце пульсирует в самых ушах, и в ритм его ударов врывается стук металлической задвижки на воротах.
— Юля, мы здесь! — голос Надежды с улицы.
Тело моё вдруг обмякло, опало, кулаки сделались ватными, а топор невероятно тяжёлым. Мы вышли в сени, на полу лежало перевёрнутое корыто, видимо, о его бок и запнулись те двое, покидая дом. Я подняла тонкий крючок, скрученный из металлической проволоки, толкнула входную дверь, и мы вышли на улицу. Снег растаял, в предрассветных сумерках уже отчётливо прорисовывались и сарай, и покосившаяся баня, и забор дровяника с зияющей дырой.
— Что тут у вас случилось? — спросила хозяйка.
Муж Надежды держал охотничью двустволку, внимательно осмотрел дом и показал на окно в сенях: в пустом деревянном прямоугольнике надувались занавески, а потемневшая от старости рыхлая оконная рама стояла на земле, прислонённая к завалинке дома. Рядом притулились лом и лопата. Судя по всему, с помощью ломика злоумышленники вытащили оконную раму. Душа моя сжалась при той мысли, что мы с Жекой могли крепко спать и не услышать, как те лезут к нам в дом. Этой тяжёлой ржавой лопатой они могли огреть нас, и что бы было тогда… Вообще я поняла, что в своих рассуждениях лучше избегать частицы «бы», она лишь напускает туман и отвлекает от главного. А главное сейчас то, что всё хорошо окончилось.
— Ну и дела, — голос Надежды был по-прежнему ровным, лицо, обрамлённое синим платком, тоже не выражало беспокойства.
— Спасибо, что пришли к нам среди ночи, — Жека перевела взгляд с лопаты на дыру в заборе, и стало понятно, кто и зачем её сделал.
— Забор надо бы Вань, подлатать, — обратилась Надежда к мужу.
— Починим, чего уж там. Они больше не придут, — успокоил нас хозяин, закуривая.
— Почему? Ведь у них не получилось задуманное, — возразила я.
— Шакалы потому что трусливые. Не придут, — уверил нас Иван.
И действительно, наступивший день был самым обыкновенным. Прогулялись до озера по сырым лесным