к подносу и расхватывают на лету пирожки, и где-то рядом во всей этой картине под названием «Материнство» должен быть кот… Нет, это не про Женю. Но она сама только что сказала. Моя Женька? Теперь не моя. А разве кто-то или что-то в этом мире может принадлежать человеку?

Нет, мне здесь ничего не принадлежало и не принадлежит, ведь все мы здесь гости, путешественники. Мы больше не сможем ходить в походы. Ни в горы, ни на сплавы. Ведь Жене нужно будет качать малыша и петь колыбельные, варить кашу, гладить стопки стираных распашонок и ползунков. Потом водить в детский сад, в разные секции и студии, мазать зелёнкой разбитые коленки и лечить кашель. А потом учить с ребёнком уроки и ходить на родительские собрания. А что буду делать я? Меня вдруг накрыло сиротливое чувство одиночества, ведь мой настоящий друг, которого я так люблю, уезжает в неизвестную мне страну навсегда. И говорит об этом так просто, так легко, словно это ничего не значит.

Это особый маршрут, полный своих испытаний и радостей, и с него уже не свернуть. Это путь Женьки без меня, Путь Матери. Ей ещё только предстоит стать женщиной — той, какая была задумана когда-то Создателем: женщина рождающая, дающая жизнь, женщина-мать. Ещё немного — и Женькину душу до самых краёв наполнит новая любовь. Любовь к своему чаду — чувство, которое было для неё незнакомо раньше. Женя возьмёт на руки нового маленького человечка, каким сама когда-то пришла в этот мир. Так будь счастлива, Женька!

К тебе спустилась душа, ещё не знающая греха и искушений. Ребёнок… Он появится словно из далёкого детства, ещё такой чистый, излучающий тёплый свет. Он неземной, у него ещё нет той твёрдой оболочки, какая есть у тебя, нет у него и масок, которые свойственно надевать людям, и мы их даже не замечаем, настолько привыкли к ним… Ты отдашь всё, лишь бы он не знал горя и потерь, чтобы сохранить это хрупкое, беззащитное.

И вот ты держишь его на руках, храня его сны. Ты осторожно целуешь его открытую ладошку, такую маленькую, мягкую, пахнущую сладким молоком, и вдруг тебе становится всё равно, что происходит сейчас в мире, в городе, на улице за окном, не волнует даже то, если кто-то внезапно позвонит в дверь твоего дома. Потому что здесь, рядом с этой ладошкой, открывается новая планета, неизвестная раньше. И сейчас эта планета качается в своём просторном синем космосе, еле слышно дышит и спит так безмятежно, доверяя всему, что происходит, не заботясь о том, что её ждёт. В ней нет границ и страха, она плавно движется по проложенному для неё пути и будто бы даже принимает форму пространства, становясь его продолжением. Хочется встать на цыпочки, чтобы хоть немного быть выше, приподнять звёздную занавеску и заглянуть за край этой планеты, но никак не разобрать, где кончается её земля и начинается сам космос. Может и мне приготовлен похожий путь?

Сквозняком захлопнуло приоткрытое окно в комнате, по полу потянуло холодом. Я направилась в спальню закрыть окна и обнаружила Андерсена в кресле. Наверное, он уже в курсе Женькиной новости.

— Достань свои детские фотографии, пожалуйста, — вдруг просит Андерсен, и я вынимаю с верхней полки шкафа небольшой альбом.

Он с родительской заботой смотрит то на меня, то на снимки, то снова на меня, будто знает какую-то тайну, что-то, что пока мне недоступно.

— Знаешь, Андерсен, однажды мне довелось от кого-то услышать, что дети сами выбирают себе родителей ещё задолго до своего физического рождения. Так, может быть, и меня кто-нибудь выберет? — испытующе я гляжу на Андерсена, но с ответом он не спешит.

Смогу ли я оправдать хрупкие прозрачные надежды той души, которая поверит мне?.. Андерсен молчит, а на его лице появляется мягкая, едва уловимая улыбка, и в молчании его угадывается что-то вроде «Поживём-увидим. Неисповедимы пути Господни». Я поднимаю глаза к кусочку неба, ограниченного квадратной рамкой окна спальни: может, сейчас там, далеко на Небесах, какая-нибудь душа готовится прийти на Землю?.. И что-то огромное, сильное, из самой глубины моей души рвётся наружу: «Поверь, пожалуйста! Я постараюсь быть тебе хорошей… Я буду тебя очень ждать!»

Я вышла на улицу только к вечеру, глубоко вдохнув влажный холодный октябрьский воздух. Снег припорошил уставшую землю, укрыл израненный трещинами асфальт у нашего дома. Мне вдруг показалось, как где-то в груди с трепетом бьётся маленькая птичка: так в детстве мы ждём приближающийся праздник. Я улыбаюсь в предвкушении новой зимы и шагаю, шагаю, шагаю, печатая чёрные следы на чистом снегу.