Так меня всегда звали. А потом что-то случилось. Что именно — не помню. В общем, теперь я здесь. Охраняю…

Что он там охранял — я так и не узнал. Потому что Грыц не просто захлопнул себе рот, а даже укусил руку. Видимо, в наказание за собственную болтливость. Ладно хоть кровь не пошла. Суровый тип.

— Ладно, Грыц, это не важно. Главное — мы хотим поговорить. Хорошо?

— Хорошо, — кивнул собеседник. — Я вижу ты малый нормальный. Только смотри, чтобы эти… — он указал на мою домашнюю нечисть. — Не шалили.

— Митя тебя не тронет, а второй… этого вообще можешь в расчет не брать. Он не боец.

А между тем Григорий вел себя в высшей степени странно. Мало того, что бес подался вперед, так он еще и принюхивался. Почти как охотничья собака.

— Ты здесь… охраняешь что-то очень важное, — начал я издалека. — А эти люди со стройки тебя потревожили, так?

Грыц кивнул. Видимо, он так и не решил, можно или нельзя говорить мне о своей миссии. Однако мне его кивка для начала было вполне достаточно.

— А потом ты наслал икотку на Петро… их начальника, так?

— Кого наслал? — искренне не поняла слово нечисть передо мной.

— Проклятие, обретшее форму злого духа, — подсказал Митька. Золотой ты мой человек, жаль, что черт.

— А, — протянул Грыц. — Проклял. Как есть проклял.

У меня уже голова взрывалась от этой беседы. Если икотка — это, по сути, спиритус для нечисти, то как ее можно наслать случайно? А судя по всему, так и произошло. Если Грыц даже не знал значения этого слова.

— Хорошо, как ты это сделал?

— Да ничего особенного, — пожал плечами. — Наш сотник так говорил, когда кто-то вел себя недобро. А потом прибавлял…

Грыц затараторил на каком-то странном языке, в котором я если и понимал, то лишь часть слов. Точнее корней слов, а все остальное было какой-то белибердой. Болгарский, блин, что ли?

Так, хотя бы ясно, что все в принципе верно. Он наслал икотку словом, просто каким-то особым, иностранным. Чем дальше в лес, тем интереснее.

— Хорошо, Грыц, расскажи по порядку, кто ты, откуда? Может, мы так поймем о твоем, так сказать, происхождении.

— А чего рассказывать? Родился я в Пинске. Матушка с отцом из посадских. А я, как время пришло, на военную службу пошел. Хотя никогда это не любил. Да вот во втором походе и случилась беда. Пошли мы сначала из Пинска до Новгорода, а после уже сюда, к поселению карелов. Что у них взяли непонятно, сотник сказал нечто важное. Надо вроде как теперь до шведов дойти и это им отдать. А после домой.

Грыц тяжело вздохнул, словно не хотел об этом вспоминать.

— Вот только здесь на нас и напали. Кто — не скажу. Все черные были, будто бы даже с хвостами. Словно и не люди вовсе. Но и мы бой дали знатный. Отбились. Сотник и еще несколько с ним ушли за помощью. Меня не взяли, я тогда плохой был. Бок разодран, нога поломана. Наказали охранять сунду…

Он опять укусил себе руку. А после и несколько раз ударил кулаком по голове. Он так к концу разговора себя изуродует.

— Грыц, все в порядке, мы на твой сундук не претендуем. Скажи, а как давно это все было?

— Будто бы две зимы прошло. Да только место оказалось людное. То там пройдут, то здесь. Постоянно кто-то рядом шастает. Меня чудом как не находят. И говорят по-диковинному, мне пришлось учиться, чтобы понимать. Да это легко вышло. Вот только затем они явились, — он указал в сторону стройки. — И конструкции у них странные какие-то. Рычат, двигаются. Сроду таких не видел.

Я готов был уже орать от непонимания. ЧТО ЗА ХРЕНЬ ОН РАССКАЗЫВАЕТ? Даже Митька, до этого участливо глядящий на крохотного человечка, нахмурил ту часть лица, где у нормальных людей находились брови.

Зато заорал бес, который наконец перестал обнюхивать воздух вокруг нечисти. И в очередной раз побил рекорд мира по скоростному взбиранию на дерево. Только в этот раз забрался так высоко, что его почти видно не было. Разве что верхушка под тяжестью упитанного тела раскачивалась из стороны в сторону.

— Он не нечисть! — истеричный голос сверху оправдал свое некультурное поведение.

Больше всего мне хотелось отчитать Григория. Но я знал, что ругать своего ребенка в присутствии посторонних нельзя. А бес им и был. Большим, испорченным ребенком, испытывающим проблемы с алкоголем.

— А кто тогда? — спросил я его.

— Нежить!

Вот тут и Митька отскочил в сторону. Даже опять поднял свою любимую палку. А потом и вовсе выкинул штуку — обнажил зубы. Это что еще за номер?

Только мы с Грыцем стояли в полном непонимании ситуации. Для моего собеседника информация о том, что он нежить тоже стала новостью. Я же разглядывал Грыца будто в первый раз. Ну да, бледноват немного. Но у каждого свои недостатки. Поэтому озвучил вполне резонный вопрос.

— И что?

— Он же неживой, дяденька! — торопливо ответил черт. — Все знают, нежить только трупы ест, да кровь пьет. И больше всего любит жизни губить.

— Вы больные оба, что ли? Грыц стоит, адекватно с нами разговаривает. Да, сначала возникло недопонимание, но сейчас же все нормально. И если для вас колбаса — это трупы, то хрен вам теперь и докторская, и копченая, и даже брауншвейгская.

Как оказалось, моя угроза была страшнее нежити. Вот что-что, а колбасу оба моих приживалы обожали. Впрочем, как и любую жратву. Так или иначе, но Гриша сполз чуть пониже, а Митя опустил палку. Хотя Грыца интересовал другой вопрос.

— Что же я, Матвей, получается, умер?

— Так, это еще не точно. Как известно, даже если вас съели, есть два выхода.

— Еще как точно, — мрачно прокомментировал с дерева бес. — Он же сам говорит, что напали на них не люди. Нечисть. Почуяла ценное, а может и артефакт какой везли. Вот только чужане нечисть перебили. Хотя кто знает, вдруг среди них и рубежник был, иначе бы не одолел. А потом этот вот хист их забрал.

Гриша указал на Грыца пальцем.

— Как это забрал? — удивился я. — Я думал, что после смерти нечисти хист не передается.

—