приходилось строить исключительно на основе движения войск и перемещения грузов на территории противника. Войска двигались, а грузы, соответственно, перемещались, причем весьма интенсивно.

По оценке вычислителя обе воюющие стороны отчаянно нуждались в передышке. Предельное напряжение сил привело к истощению ресурсов и запредельной усталости войск. Вот только для немцев такая передышка означала подписание смертного приговора окруженной под Москвой группе армий «Центр». Впрочем, Гитлер, судя по всему, уже списал армии Гота и Гёпнера в потери, отдав им приказ держаться до последнего. Цель немецкого фюрера была вполне понятна. Сковывая значительные силы Красной армии, окруженные войска дадут вермахту то самое время, которое ему отчаянно требуется для создания прочной линии обороны западнее Вязьмы.

Все это вполне укладывалось в нормальную логику войны. За одним исключением. Из Германии к фронту продолжали двигаться составы с химическим оружием. Запасы отравы у Гитлера действительно казались неисчерпаемыми, вот только шли они почему-то не на центральный участок фронта, где складывалась наиболее опасная для вермахта ситуация, а в группу армий «Север», хотя там, вроде бы, ничего угрожающего не происходило, и линия фронта стабилизировалась уже несколько недель назад…

— Руководству вермахта сейчас явно не до стратегических наступательных операций, — ответил я под пристальным взглядом Вождя, — Второй попытки деблокировать Московский котел не будет. Немцы предпримут нечто иное. Сухопутные силы противника сейчас способны только на наступления местного значения для выравнивания линии фронта или занятия более удобных для обороны рубежей. Однако, если на земле немцы вряд ли способны предпринять что-то существенное, то в воздухе они все еще гораздо сильнее нас, и я уверен, что они попытаются это преимущество использовать. Гитлер не просто так вопреки всякой логике не захотел принять наш ультиматум. Он жаждет реванша и хочет нанести нам максимально болезненный удар теми средствами, которые остались в его распоряжении. Я думаю, эту задачу он возложит на люфтваффе. На всем фронте сейчас есть только две уязвимых точки, где массированные химические бомбардировки могут нанести нам по-настоящему большой урон.

— Севастополь и Ленинград, — без тени сомнений в голосе произнес Жуков, воспользовавшись сделанной мной небольшой паузой.

— Так точно. Однако эти цели расположены слишком далеко друг от друга, и для их одновременной атаки немцам придется распылить силы авиации. Гитлер на это не пойдет. Ему нужна быстрая, яркая, и жестокая месть за разгром под Москвой, и я думаю, он остановит свой выбор на Ленинграде. Помимо того, что это второй по величине город СССР и крупный промышленный центр, Ленинград — символ Революции и знамя несгибаемой воли советского народа к сопротивлению фашистским захватчикам. Гитлер это хорошо понимает, и ударит именно по городу Ленина.

* * *

Линкору «Марат» крупно не повезло. Построен он был еще в царской России и получил имя «Петропавловск». На долю этого могучего по тем временам боевого корабля выпало единственное морское сражение, в котором его противником стали британские эсминцы, очень быстро решившие не связываться с линкором и отступить. Зато от авиации и сухопутной артиллерии он натерпелся по полной программе.

Вторую мировую войну линкор встретил уже будучи «Маратом». Когда немцы приблизились к Ленинграду, он находился в Кронштадте, и 305-миллиметровые снаряды его главного калибра нанесли наступающим немецким частям столь ощутимые потери, что люфтваффе и тяжелая артиллерия вермахта получили приказ уничтожить русские корабли любыми средствами. Надо сказать, что «Марат» не был единственным линейным кораблем в Балтийском флоте. Линкор «Октябрьская Революция», построенный по аналогичному проекту, тоже доставлял оккупантам массу неприятностей, но по сравнению с «Маратом» ему повезло несколько больше.

Двадцать третьего сентября сорок первого года при очередном налете на Кронштадт пикирующий бомбардировщик Ганса-Ульриха Руделя сбросил на палубу «Марата» бронебойную бомбу весом в одну тонну. Попадание пришлось в носовую часть корабля и вызвало детонацию боезапаса первой башни главного калибра. Линкор, практически разорвало на две части, он накренился и стал быстро погружаться, однако, затонуть ему помешала малая глубина у причальной стенки, где был пришвартован корабль. Она составляла всего одиннадцать метров. «Марат» лег на грунт, но верхняя палуба линкора осталась над водой, и внутренние помещения кормовой части корабля избежали затопления. Несмотря на катастрофические разрушения, причиненные взрывом, третья и четвертая башни главного калибра уцелели и вскоре вновь были введены в строй. Это вызвало бурную реакцию у немцев, на головы которых вновь начали падать 305-миллиметровые чемоданы, так что полуразрушенный линкор продолжал подвергаться авианалетам и ударам дальнобойной артиллерии противника, но пока неплохо держался.

Когда я, наконец, смог вплотную заняться делами Ленинградского фронта, я первым делом обратил внимание на линкоры «Марат» и «Октябрьская революция». Их орудия главного калибра подходили для моих целей почти идеально, так что первым делом я отправился именно в штаб вице-адмирала Трибуца.

Решение отправить меня в Ленинград Ставка приняла с завидной оперативностью. В этот раз мои слова никто под сомнение ставить не стал. Видимо, они легли на хорошо подготовленную почву. Блокада Ленинграда стояла у товарища Сталина костью в горле уже не первый месяц, и угроза дальнейшего ухудшения ситуации на этом направлении побудила Ставку к бурной активности.

Жуков и Шапошников и без моих подсказок отлично понимали значение Ленинграда, и еще до моего вызова к Сталину готовили операцию по прорыву блокады. Ее идея заключалась в нанесении встречных ударов силами Ленинградского и Волховского фронтов. По плану Ставки их предполагалось нанести в направлении Любани, где и должны были соединиться наступающие войска, после чего развернуться на северо-запад и пробить коридор в осажденный город.

Результаты обработки этих планов с помощью моей аналитической программы оказались неутешительными. Любанская операция обещала стать тяжелой и кровавой, и вероятность ее успеха, даже частичного, оценивалась вычислителем в тридцать процентов.

Мое категоричное заявление о том, что новой попытки деблокады группы армий «Центр» не будет, внесло в эти планы некоторые изменения. У немцев, сидевших в Московском котле, со всей очевидностью не осталось сил для самостоятельного прорыва, поэтому перед Ставкой встал вопрос, что делать с этой постепенно вымерзающей толпой вражеских солдат. Сдаваться они пока не собирались и, хотя активных действий со стороны окруженных можно было не опасаться, для удержания периметра кольца требовались значительные силы, которые можно было бы с успехом задействовать в прорыве блокады города на Неве.

Я понимал, что тянуть с вылетом в Ленинград нельзя, но оставлять нерешенной проблему Московского котла не хотел.

— Борис Михайлович, — обратился я к Шапошникову, — как вы думаете, кто из немецких генералов в котле является стержнем, на котором держится решимость противника сражаться дальше, несмотря на очевидную безнадежность ситуации?

— Генерал-полковник Герман Гот, — ни секунды не колеблясь,