Лена, выпуская очередную пулю из винтовки. — Они уже в ста метрах от леса!

На востоке послышался треск моторов. Мотоциклисты успели обогнуть лес и теперь приближались с другой стороны. Там, правда, дорога к опушке близко не подходила, но мотоциклисты могли спешиться или просто прочесать не слишком широкий перелесок огнем пулеметов.

— Что они в нас так вцепились? Лучше бы генерала своего охраняли, — с досадой в голосе выдавил сквозь зубы Игнатов, не надеясь, что Лена его услышит. Она и не услышала, зато ответил Никифоров.

— Некого им охранять, — злобно усмехнулся сержант, — наша снайперша ему пулю в голову засадила, когда солдаты его из подбитой КШМ вытаскивали. Вот и озверели сверхчеловеки.

— Ты идти сможешь? — спросил Игнатов, когда мины перестали рваться в непосредственной близости.

— А куда я денусь? Только встать помоги, а то каждое движение в ране отдается.

— Подожди, я тебя перевяжу.

— Некогда сейчас. Уходить надо.

— Кровью истечешь и вырубишься.

В ветвях дерева хлопнула очередная мина. Бедро Игнатова обожгло болью. Осколок ударил на излете, но впился в ногу все равно качественно. Вот теперь точно все. Лене с Никифоровым его не вытащить, тем более что сержант и сам вряд ли сможет держать хоть какой-то темп.

— Лена, уходи! — выкрикнул Игнатов. — Ты одна не ранена и костюм химзащиты у тебя пока цел. А мы через химию все равно не пройдем. Останемся здесь и дадим бой.

— Я остаюсь с вами! — Лена выстрелила, почти не целясь, и перекатилась за толстый ствол упавшего дерева.

— Не говори глупостей, командир. Если ты погибнешь, Нагулин нас с того света достанет и еще раз прибьет! — твердо произнес Никифоров. — Уходи, пока еще хоть какой-то шанс есть. А мы со старшим сержантам тут знатно повоюем. Немцев на все наши пули хватит.

— А ну тихо!

Приказ сержанта Серовой прозвучал более чем странно, учитывая гремящие вокруг разрывы мин, треск выстрелов, и лай автоматической пушки немецкого танка. Но в картине боя что-то действительно изменилось. Немецкая цепь, уже почти добравшаяся до опушки, остановилась, танк заерзал на дороге, бессистемно водя стволом пушки, а пулемет на обездвиженном бронетранспортере задрался вверх и выдал длинную очередь в небо.

Завывание авиационных моторов пробилось сквозь прочие звуки одновременно с треском нескольких десятков пулеметов и отрывистым перестуком авиационных пушек. Немецкую колонну атаковали не меньше двадцати истребителей с красными звездами на крыльях. Шквал огня смел пехотную цепь, превратил в горящие обломки три мотоцикла на другой стороне перелеска и заставил минометчиков разбежаться в поисках укрытий. Один за другим вспыхнули грузовики — советские пилоты были верны традиции снаряжать ленты вперемешку бронебойными, разрывными и зажигательными пулями.

Среди непрерывно заходивших в атаку яков и ЛАГГов выделялся двухмоторный Пе-3, не блиставший маневренностью, но отличавшийся мощным вооружением. Тяжелый истребитель уверенно встал на боевой курс и прочесал всю колонну из двадцатимиллиметровых пушек ШВАК и крупнокалиберных пулеметов Бере́зина.

Пулемет на замыкающем бронетранспортере заткнулся сразу, а вот танк так просто сдаваться не желал. Снаряды авиационных пушек рикошетили от его башни и корпуса, высекая снопы искр. Тем не менее, долго тонкая броня легкого танка продержаться не смогла. Со второго захода Пе-3 вбил ему несколько снарядов в слабо защищенную крышу башни, и Т-II, дернувшись, застыл, уныло опустив ствол пушки. Из пробитого моторного отделения повалил дым и начали вырываться наружу языки пламени.

— Нельзя терять время, — оправившись от потрясения произнесла Лена и извлекла из рюкзака индивидуальный перевязочный пакет. — Так! Игнатов, с ногой сам справишься, а я займусь сержантом. Потом вернемся за рюкзаком химика — там остался ремкомплект для защитных костюмов.

По самолетам больше никто не стрелял, но они упорно снова и снова заходили в атаку на разгромленную колонну, вбивая в горящую покореженную технику все новые очереди. Правда, продолжалось это недолго — видимо, боеприпасы и горючее у советских истребителей подходили к концу. Выходя из атаки, они ложились на курс на восток. Немного задержался только Пе-3. Сделав круг над чадящей немецкой техникой, он выпустил две короткие очереди по одному ему видимым целям, и развернулся в сторону перелеска.

Тяжелый истребитель, ревя моторами, прошел точно над головами диверсантов и слегка качнул крыльями. Лена проводила самолет долгим взглядом.

— Спасибо, командир, — забыв о боли в ноге, произнес Игнатов, глядя вслед удаляющемуся Пе-3.

* * *

— Мой Фюрер, русские передали нам неофициальную ноту через своего посла в Болгарии[8]. Дипломаты болгарского царя переправили ее в Берлин.

— И чего же хотят эти восточные варвары, — Гитлер попытался пренебрежительно усмехнуться, но получившаяся гримаса была далека от того, что он хотел изобразить. — На фоне своих временных успехов просят перемирия и предлагают начать переговоры?

— Содержание ноты похоже на ультиматум, — осторожно ответил генерал-полковник Гальдер, — От нас требуют вернуться к соблюдению Женевского протокола 1925 года и прекратить применение химического оружия.

— Вот как? — вскинулся Фюрер, — и чем же нам грозят, если мы откажемся?

— Вот этим, — Гальдер расстегнул портфель и извлек из него кожаную папку с тиснением в виде орла, сжимающего в когтях свастику. — После неудачной попытки прорыва из Московского котла тяжелораненый генерал Роммель был вывезен самолетом в Рейх. По его приказу были сделаны фотографии с места гибели сводной танковой группы, пытавшейся преодолеть полосу химического заражения перед русскими позициями.

Начальник генерального штаба положил папку на стол и открыл ее перед Гитлером. Отличное качество изображений позволяло во всех подробностях рассмотреть полученные техникой повреждения. Гитлер взял в руки первую фотографию. Его лицо не выражало эмоций, но рука, сжимавшая снимок, заметно дрожала. Фотограф знал свое дело и смог выделить самые впечатляющие детали. Оплавленная броня Т-IV местами потеряла форму. Ствол курсового пулемета превратился в нечто больше похожее на оплывшую свечу. Командирская башенка перекосилась и съехала набок, как глазурь с подтаявшего мороженого. Танк выгорел полностью. На нем не осталось даже следов краски — только почерневшая искореженная броня.

Гитлер молча перебирал фотографии. Их было много, но Фюрер досмотрел всю пачку до конца.

— Это реактивные снаряды с термитной боевой частью, — пояснил Гальдер, так и не дождавшись реакции Гитлера. — Применяются массированно с использованием пусковых установок БМ-13. По оценкам специалистов в данном случае по нашим танкам было выпущено около пятисот снарядов — полный залп полка русских реактивных минометов.

Фюрер по-прежнему молчал, и генерал-полковник вновь взял слово.

— Русские утверждают, что если мы прекратим химическую войну, они не станут в дальнейшем применять термитные боеприпасы на Восточном фронте.

— И вы готовы им поверить?!

— Мой Фюрер, химическая война бьет не только по русским, но и по нам. Наша тактика молниеносных танковых ударов