– С родителями Брайана у меня не было контактов еще до развода, но они живы, насколько я знаю.

– И Вареньевая Бабушка тоже?

Я стараюсь не выдать удивления, услышав прозвище, которое Эми дала моей маме.

– Да, тоже жива! По-прежнему заготавливает несметное количество всяких варений и солений. Забывает, что теперь, кроме меня, есть их некому… Приходится большую часть отдавать как призы в лотереях на благотворительных базарах. И отец тоже жив-здоров.

Я говорю так, будто мы с ними часто видимся, но это не совсем правда. Когда пропала Эми, их приезды в Лондон из Хэмпшира постепенно почти прекратились. Первые несколько недель они были рядом: мама в любой момент готова была меня утешить и заверить, что все будет хорошо, отец поддерживал молча, не так осязаемо.

Я ощущала с его стороны некоторую холодность – тень растиражированных в СМИ подозрений по поводу моей небрежности. Папа не говорил напрямую, но я чувствовала отчужденность, а нуждалась в безоговорочной поддержке.

Я не могла обсудить это с ним или с мамой: у нас так поступать просто не принято. Отец был когда-то государственным служащим, мама – энергичной, деловитой секретаршей. Они вели спокойную, обеспеченную, достойную жизнь, состояли в местном яхт-клубе. Мы обходили проблемы, как лодка огибает буй – поодаль, чтобы не зацепить случайно. Споры не приветствовались. Яхта должна ловить ветер, а не лететь прямо на скалы.

С тех пор море не успокоилось. Неудивительно, что варенья и соленья с каждого урожая мне приносит почтальон, а не кто-то из них лично.

– Еще по одной? – спрашивает Либби, допив кофе. – Мне всегда нужно две, чтобы прийти в себя по-настоящему.

Я качаю головой. Она встает, чтобы налить воды в чайник.

– Расскажите о себе, Либби. Бойфренда у вас нет?

Она смеется:

– У Эсме и то больше поклонников, чем у меня! Матери-одиночки не очень-то привлекают мужчин. – Она включает чайник и опирается на раковину, ожидая, пока он закипит. – Да и с Эсме не обошлось бы без сложностей.

– А мне кажется, она бы обрадовалась, если бы в доме появился мужчина. Отец.

– У нее есть отец.

Я хмурю брови… И только потом понимаю, что она имеет в виду Брайана. Невольно думаю о том, что будет дальше, если Эсме и правда Эми. Они с Либби станут частью и моей семьи, и семьи Брайана. Новой семьи Брайана. Что же это будет за смесь: незаконные дети, призраки, подменыши… Что за семейное древо с гнилой сердцевиной?..

Либби наливает в чашку кипяток и молоко и снова садится за стол.

– Вам не нравится, что Эсме называет меня мамой? – спрашиваю я.

Она скрещивает руки на груди и грустно произносит:

– Привыкаю понемногу. Но это все равно больно.

– Знаю. Я чувствую то же самое.

Либби смотрит на часы:

– Пора идти, а то опоздаю. Это, конечно, не дело моей мечты, но все-таки какая-никакая работа, и я не хочу ее потерять.

Она уходит. Я смотрю ей вслед из окна, пока она не сворачивает за угол. Выжидаю еще несколько минут на всякий случай – вдруг вернется? Не удивилась бы. Должна же хозяйка догадываться, что я буду обыскивать квартиру. Либо она сама такая легковерная, какой считает меня, либо постаралась сделать так, чтобы я ничего не нашла. Может быть, и правда искать бесполезно.

Компьютер Эсме снова стоит на столе. Он еще старее и тяжелее, чем мой прежний. Некоторые буквы на клавиатуре совсем стерлись, экран весь в царапинах. Целую вечность он хрипит и потрескивает, а потом выплывает окно с требованием ввести пароль.

– Черт!

Если бы речь шла о любой другой девочке, угадать пароль было бы нетрудно. Если бы у Эми был собственный компьютер, ей бы пароль, скорее всего, вообще не понадобился. У нее не было от меня секретов, ей нечего было скрывать. А если бы захотелось – не вышло бы. Я знала дочь как свои пять пальцев – она ведь была так похожа на меня.

Но если бы она и придумала пароль, то какой-нибудь несложный. «Эми Спайс» или «Динь-Динь». Что-нибудь девичье, розовое и сентиментальное. Эсме, пожалуй, похитрее. «Эми», «Эсме» или «Либби» – для нее слишком просто, но я все же проверяю эти варианты.

Я видела по телевизору передачи, где ведущие сокрушались, что люди очень легкомысленно относятся к паролям, выбирают слишком очевидные. Советовали разнообразить их. Буквы с цифрами, только не номер дома, не почтовый код и не дату рождения. Проверяю и это тоже – не подходит.

С силой захлопываю крышку, протираю ее рукавом. Ставлю компьютер на стол – на то же место, где стоял. Мне еще представится случай залезть туда. А пока поищу в других местах.

В верхнем ящике черного лакированного шкафчика грудой свалены кабельные удлинители, резиновые дверные ограничители, торцовые ключи и инструкции ко всякой электронике. Ящик под ним забит блокнотами и бумагами, в основном счетами за коммунальные услуги – в одной стопке за газ, в другой за воду, потом за электричество и телефон, и каждая стопка прихвачена зажимом. Между ними попадаются справочник Томсона и «Желтые страницы», меню китайских и индийских ресторанов, мотки скотча, степлер и разобранные шариковые ручки. В третьем ящике лежат подставки под горячее, подсвечники из синего стекла (все в потеках воска) и полупустые коробки спичек.

Я ничего не могу найти, но это и не удивительно. Было бы подозрительней, если бы что-то отыскалось. Но я ясно чувствую, что что-то не так, – не то чтобы меня провели, я сама упустила нечто. Снова открываю верхний ящик, замедляю дыхание, заставляю себя сосредоточиться. Рука зависает над содержимым ящика, как магический жезл, ожидая, что инстинкт подскажет верное направление. Похоже на наши с Эми игры: она прятала что-нибудь, а пока я искала, говорила: «холодно», «теплее», «горячо!».

Холодно.

Открываю второй ящик.

Теплее.

Перебираю блокноты, разглядываю беспорядочные записи незнакомым почерком, даты, телефонные номера.

Холодно.

Перебираю пачки счетов – нет ли чего под ними или между ними.

Горячо.

Сначала не вижу ничего, кроме путаницы цифр: подробный отчет, даты, общая сумма. В размере счетов нет ничего настораживающего, и, похоже, все оплачены.

Глаза у меня привыкают к стандартной сетке счетов, к количеству букв в имени и адресе вверху страницы, к логотипу компании, к таблице с цифрами. Я уже разочаровываюсь в своем так называемом шестом чувстве (незачем обманывать себя) и собираюсь положить счета на место.

И тут замечаю что-то странное.

Имя владельца на одном из счетов за газ (одиннадцатимесячной давности) – Генри Кэмпбелл Блэк. На следующем уже стоит фамилия Либби.

Это имя попадается и на счетах за электричество, за телефон и за воду и примерно в то же время меняется на Либби.