И только во сне пробуждается наше истинное воображение. Проснувшись, мы никогда ничего не воображаем, мы просто меняем, разнообразим и перемещаем. Снова поворачиваем калейдоскоп окружающего и получаем новый рисунок, но ни один из нас ни разу не добавил даже самого крохотного стеклышка в эту игрушку.

Джонатан Свифт видит одну людскую расу ростом меньше, а другую – больше, чем людская раса, что живет на наших улицах. И еще он видит страну, где лошади заменили людей. А действие одного из романов Бульвер-Литтона происходит внутри земного шара, а не снаружи. Райдер Хаггард представляет нас даме, которая уже несколько лет назад перешагнула тот крайний возраст, который обычная женщина может назвать в ответ на вопрос «Сколько вам лет?», и описывает крабов, которые намного крупнее, чем монета в шиллинг или восемнадцать пенсов. Число так называемых писателей с воображением, посещающих луну, приближается к легиону, но ради новизны, которую они там обнаруживают, вполне можно ездить в Путни, будет все то же самое. Другие то и дело описывают нам свое представление о мире, каким он станет через сто или тысячу лет. В этом мире всегда отсутствуют люди, что очень подавляет, до такой степени, что читаешь и утешаешься мыслью – как хорошо, что мы все к этому времени умрем и будем благополучно похоронены. В этих предсказанных утопиях все мучительно хорошо, чисто, все до болезненности счастливы, и вся работа выполняется электричеством.

На мой вкус, в этих грядущих мирах слишком много электричества. Это напоминает столь часто встречающиеся нынче иллюстрированные рекламные объявления, где все члены большого семейства представлены собравшимися в одной комнате, в которой красят эмалевыми красками все, до чего могут дотянуться. Старый глава семьи стоит на стремянке, пачкая стены и потолок эмалью цвета «зеленого кукушечьего яйца», а горничная и кухарка ползают на коленях, размалевывая пол эмалью цвета «красной восковой печати». Пожилая леди раскрашивает оконные рамы «терракотой». Старшая дочь и ее кавалер тайком любезничают в углу над горшком, полным «изысканного желтого», которым, как только перестанут понапрасну тратить время, начнут разукрашивать фортепьяно. Младшие братья и сестры заняты тем, что освежают стулья и столы «розовым оттенка клубничного джема» и «юбилейным пурпурным». Каждый благословенный предмет в этой комнате, от дивана до каминных щипцов, от буфета до больших напольных часов, что заводятся раз в восемь дней, покрыт несколькими слоями эмалевой краски. Если хоть сколько-нибудь эмали останется, ее используют, чтобы покрасить семейную Библию и канарейку.

Про это новое изобретение утверждают, что не только взрослый, но даже маленький ребенок ничего этими красками не испачкает, поэтому на картинках изображают за работой всех детей семейства – они красят эмалью те немногие предметы мебели и домашнего хозяйства, которые успевают вырвать из жадных рук эгоистичных взрослых. Один малыш раскрашивает вилку для гренков в «молочно-голубой» цвет, а другой в это время придает эстетическую ценность голландской жаровне с помощью нового оттенка «художественного зеленого». Приспособление для снятия сапог обновляют цветом «старое золото», а младенец сидит на полу, покрывая собственную колыбельку «персиковым оттенком румянец-на-щеках-у-юной-девы».

И возникает чувство, что все это как-то чересчур. Что семейство, не пройдет и месяца, пополнит ряды ярых противников эмалевых красок, созданных нынешним веком. Эмалевые краски разрушат этот некогда счастливый дом. У эмалевых красок слишком холодный, безжизненный, циничный вид. Примерно через неделю повсеместное присутствие эмалевых красок начнет раздражать пожилого главу семейства. Он будет называть их «эта проклятая липкая дрянь» и скажет жене, что удивлен, почему она не выкрасила ими саму себя и детей заодно. Жена невыносимо спокойным тоном ответит, что ей эти краски нравятся. Возможно, далее он скажет, что она могла бы предостеречь его заранее и что он выставлял себя полным болваном, когда уродовал весь свой дом этой дурацкой прихотью. Каждый из них будет доказывать, что не он первым предложил совершить эту глупость, и они каждую ночь будут сидеть в постели и ругаться из-за красок.

Дети войдут во вкус раскрашивания всего вокруг и, когда в доме не останется ни одной нетронутой вещи, примутся размалевывать кота, что закончится кровью, разбитыми окнами, исцарапанными руками и ногами, криками и слезами. От запаха краски все разболеются, а слуги потребуют расчета. Рассыльные будут прислоняться к еще не высохшим участкам, пачкать одежду эмалью и требовать компенсации. А младенец насосется краски с колыбельки, и у него начнутся припадки.

Но больше всех, конечно, пострадает кавалер старшей дочери. Кавалеру старшей дочери вечно не везет. Он всегда хочет как лучше и очень для этого старается. Больше всего на свете ему хочется, чтобы семья его полюбила. Но судьба всегда против, и он добивается только того, что его начинают презирать. Того, что он приударяет за Эмили, вполне достаточно, чтобы превратить его в идиота в глазах ее братьев и сестер. Отец находит его чересчур медлительным и думает, что девушка могла бы выбрать кого и получше, а будущая теща (его единственная сторонница) только и может о нем сказать, что он «кажется надежным».

Семья терпит его по одной причине – все они надеются, что в конце концов он увезет от них Эмили, только ради этого они и мирятся с его присутствием.

Так вот кавалер старшей дочери (в этом вы можете не сомневаться) выберет именно тот момент, когда жизнь младенца висит на волоске, а кухарка, уложив вещи в сундук, стоит в холле и ждет окончательного расчета, а разносчик угля вместе с полицейским стоит у парадной двери и скандалит, требуя возмещения ущерба за испорченные штаны, чтобы явиться в дом с улыбкой и образчиком какого-нибудь нового высокохудожественного оттенка эмалевой краски, например цвета «раздавленного помидора», и предложит испытать его на трубке главы семейства.

Тут Эмили забьется в истерике, а родитель Эмили решительно и спокойно отведет этого невезучего, хотя и преданного молодого человека ко входу в общественный парк, и на этом помолвка завершится.

Слишком много чего-то – это всегда ошибка, как сказал один муж своей супруге, когда она подарила ему сразу четверых новеньких здоровых младенцев. Умеренность во всем! Чуть-чуть эмалевой краски вреда не принесет, скажем, покрасить дом изнутри и снаружи, но оставить в покое мебель. Или покрасить мебель, но не трогать дом. Но целиком и полностью эмалированный дом, такой, какие любят изображать на своих рекламных объявлениях мануфактурщики эмалевой краски; такой, в котором взор тщетно силится отыскать хотя бы один квадратный дюйм, не тронутый краской, – это, убежден я, ошибка. Может быть, он превратится в дом, который, если верить рекомендациям, очень легко мыть. Может быть, это будет «художественный» дом. Но обычный человек пока еще недостаточно образован, чтобы оценить это. Обычный человек не интересуется высоким искусством, а в какой-то миг обычного человека начинает от высокого искусства тошнить.

Да, так во всех этих грядущих утопиях, где нашим несчастливым правнукам придется влачить свое бесцветное существование, слишком много электричества. Они будут ненавидеть электричество.

Электричество станет делать для человека все: освещать, согревать, ухаживать, лечить, а в случае необходимости даже казнить. Электричество будет выкармливать младенцев, укачивать их в колыбели, шлепать, воспитывать, будет контролировать, руководить и хоронить. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что электричество будет их даже высиживать, как цыплят.

В новом мире наших прогрессивных учителей электричество – это настоящая движущая сила. Мужчины и женщины станут просто марионетками, а водить их будет электричество.

Обратившись к этим фантастическим произведениям, я не собирался рассуждать об электричестве, а хотел поговорить об их оригинальности. Так вот, никакой оригинальности в них нет. Человеческая мысль не способна на оригинальность. Еще ни один человек никогда не придумал ничего нового, а все только переделывают и слегка изменяют старое.

Один матрос, которого спросили, как бы он поступил, свались на него богатство, тут же ответил:

– Скупил бы весь ром и табачок на свете.

– А потом?

– А?

– Что бы вы купили