между ставнями загорелись один за другим огоньки, и мне вновь удалась дерзновенная попытка приоткрыть то же самое окно. Снова я видел большую тень на стене, недвижную и исполненную мрачной торжественности. Но ничего другого я не разглядел. Наконец старик вышел, проделал перед домом свой фантастический селям и на шатких ногах удалился во тьму.

Спустя месяц с лишним я вновь встретил старика на кладбище Маунт-Оберн. В воздухе стоял весенний звон; щебетали, рассказывая о своих зимних странствиях, птицы, теплый западный ветер тихо шелестел в свежей листве. Старик, по-прежнему кутаясь в огромный плащ, сидел на залитой солнцем скамье. Сразу меня узнав, он кивнул с видом старого паши, отдающего приказ сделать мне секир-башку, но было заметно, что он рад нашей встрече.

– Я вас долго высматривал, – сказал я. – Нечасто вы здесь бываете.

– А чего вы хотели? – спросил старик.

– Приятно побеседовать. В прошлый раз я получил большое удовольствие.

– Вам было интересно?

– Очень!

– И вы не приняли меня за сумасшедшего?

– Сумасшедшего? Ну что вы, сэр… – запротестовал я.

– Я самый здравый человек в этой стране. Я знаю, все умалишенные так говорят, но у них обычно не бывает доказательств. А у меня есть!

– Верю, – согласился я. – Но мне любопытно, какие в этом случае возможны доказательства.

Капитан помолчал.

– Я вам расскажу. Однажды я ненамеренно совершил страшное преступление. Теперь за это расплачиваюсь. В этом смысл моей жизни. Я не собираюсь увиливать, я все понимаю и смотрю своей участи в лицо. Молить, противиться, спасаться – ни о чем таком я не мыслил. Расплата ужасна, но я с ней примирился. Я повел себя как философ!

Если бы я был католиком, то мог бы уйти в монастырь и провести остаток дней в посте и молитве. Это было бы не искуплением, а попыткой от него уклониться. Я мог бы разбить себе голову или сойти с ума. Но это не для меня. Я готов понести кару – со всеми последствиями такого решения. А они, как я уже говорил, ужасны! Это случается четыре раза в год, по определенным дням. Так продолжается два десятка лет и кончится только с моей смертью. Это моя повинность, ради нее и живу. Так я об этом думаю. По-моему, разумная позиция!

– Достойная восхищения! – воскликнул я. – Но меня переполняют и любопытство, и сочувствие.

– В первую очередь любопытство, – поддел меня собеседник.

– Ну, если бы я знал точно, что с вами стряслось, я бы испытывал большую жалость.

– Весьма признателен. Мне не нужна ваша жалость, она мне не поможет. Я вам кое-что расскажу, но не для собственного, а для вашего блага. – Надолго замолкнув, он стал оглядываться, словно опасался, как бы его не подслушали. Я изнывал от нетерпения, но он меня разочаровал. – Вы по-прежнему изучаете теологию? – спросил он.

– А как же, – ответил я с долей раздражения, которую, быть может, не сумел скрыть. – За полгода эту премудрость не освоишь.

– Полагаю, вы правы, если осваивать исключительно по книгам. Вы ведь знаете поговорку: «Опыт – лучший учитель»? Вот я в теологии поднаторел.

– Понимаю, вы учились на собственном опыте, – сочувственно кивнул я.

– Вы, конечно, читали о бессмертии души, знакомы с умствованиями на эту тему Джонатана Эдвардса и доктора Хопкинса и решили, опираясь на источники, что теория верна. А я видел все вот этими глазами, осязал вот этими руками! – Он вскинул вверх свои стариковские кулаки и грозно ими потряс. – Такое свидетельство весомей, но как же дорого я за него заплатил! А вам лучше учиться по книгам, – наверное, так вам суждено. Вы очень хороший юноша и никогда не отяготите свою совесть преступлением.

Руководимый юношеским легкомыслием, я ответил, что и хорошему юноше, будущему доктору богословия, не чужды, как я надеюсь, человеческие страсти.

– Но у вас спокойный, доброжелательный нрав, – возразил старик. – Таков и я – сейчас! Однако в прежние времена я бывал жесток… очень жесток. Вам следует это знать. Я убил собственное дитя.

– Ваше дитя?

– Я поверг ее наземь и оставил умирать. Меня не повесили только потому, что она умерла не от моей руки. Виной всему слова – мерзкие, непростительные. Слова поступкам рознь, нами правит великий закон! Так вот, сэр, я могу утверждать, что ее душа бессмертна. Мы уговорились встречаться четыре раза в год, и это моя кара!

– Она вас не простила?

– Простила, как прощают ангелы! И именно это невозможно вынести – то, как она спокойно и ласково на меня глядит. Лучше бы она вонзила мне в сердце кинжал… О боже, боже мой! – Капитан Даймонд склонил голову на руки, сцепленные на рукояти трости.

Я был поражен и тронут. Пока он сидел в такой позе, задавать вопросы казалось неуместным. Прежде чем я решился снова заговорить, капитан медленно встал и плотнее закутался в свой старый плащ. Он не привык делиться своими бедами, и воспоминания разбередили ему душу.

– Мне пора, – сказал он. – Поплетусь восвояси.

– Может быть, мы еще встретимся, – сказал я.

– Стар я, суставы болят, слишком далеко мне сюда добираться. Приходится себя щадить. Бывает, месяц кряду только и делаю, что сижу в кресле да курю трубку. Но с вами я бы охотно увиделся. – Замолкнув, старик остановил на мне взгляд, одновременно добрый и устрашающий. – Наверное, иной раз хорошо было бы пообщаться с юной, неиспорченной душой. Новое знакомство – это всегда приобретение. Как вас зовут?

В кармане у меня лежал томик «Мыслей» Паскаля, где на форзаце были написаны мое имя и адрес. Я вручил книгу своему старшему другу.

– Возьмите, будьте так любезны. Я очень люблю эту книгу, и она вам кое-что обо мне расскажет.

Старик взял книгу, медленно раскрыл и ответил мне благодарной улыбкой.

– Я не большой любитель чтения, но не откажусь от подарка – первого со времени… моего несчастья. И последнего. Спасибо, сэр!

И он удалился с томиком в руке.

В последующие недели я часто представлял себе капитана одиноко сидящим в кресле с трубкой в зубах. Больше он мне на глаза не попадался. Но я надеялся на удачу, и через три месяца, в последний день июня, мне показалось, что она близка. В июне сумерки наступают поздно, и я с нетерпением ждал их. Наконец в ясную летнюю погоду я снова посетил владения капитана Даймонда. Вокруг дома все зеленело, за исключением больных деревьев в саду на задворках: серые и печальные, они выглядели точно так же, как под декабрьским небом в день, когда я их впервые увидел. Приблизившись, я понял, что опоздал, ведь я планировал встретить капитана Даймонда на подходе к дому и смело попросить разрешения войти с ним вместе. Но он меня опередил, в окнах уже горели огоньки. Разумеется, я не захотел беспокоить старика во время встречи с призраком и