Вообще, светские дамы немало потрудились на ниве всяческих афер. Вдова генерал-майора, командира лейб-гвардии Саперного батальона[1], некая Хомутова связалась в постельном плане с весьма экзотическим авантюристом, выдававшим себя то за «политического изгнанника князя Боргезе» (очень старая и знатная итальянская фамилия), то за «простого» дворянина Боргезани – а порой для разнообразия за родного брата генеральши. Но в основном он пользовался все же именем Боргезани.

Летом 1866 года на одном из гуляний для «чистой публики» давно ставшие не просто любовниками, но и мечтателями на тему, кого бы обчистить, Хомутова и Боргезани познакомились со вдовой помещика Коссовой, показавшейся им весьма подходящей кандидатурой. Благо Коссова с ходу влюбилась в видного итальянца – настолько, что, пренебрегая светскими условиями, переехала на дачу, где он обитал с Хомутовой (и считала любовника именно родным братом генеральши). Коссовой было пятьдесят, по меркам того времени женщина пожилая, но от некоторых жизненных радостей она никак не собиралась отказываться. В общем, на даче началось сущее «даст ист фантастиш!» (Хомутова в интересах дела никакой ревности не проявляла). Боргезани быстренько выманил у воспылавшей вдовушки несколько десятков тысяч рублей – причем деньги она отдавала сама, как знакомая уже нам горничная Полина.

У Коссовой оставалось еще 25 тысяч рублей – и «брат с сестрой» решили довести дело до конца. Быстренько уговорили Коссову поехать втроем за границу. На пароходе Боргезани взял у нее «на сохранение» эти 25 тысяч, а потом вместе с сообщницей весьма правдоподобно инсценировал кражу – ну вот увели у него денежки пароходные мазурики, что тут поделаешь… Коссова, похоже, поверила. Вернулась в Россию и без возлюбленного, и без копейки денег.

Однако ее сын Венцеслав, отставной корнет, оказался не таким легковерным. Возможно, еще и потому, что не так давно Боргезани пытался и у него выманить 100 тысяч франков, уверяя, будто знает «верную комбинацию для выигрыша в рулетку», но ему необходимы деньги и надежный партнер. Денег корнет не дал, в партнеры не пошел (правда, не пошел и в полицию), но кое-какие выводы касательно итальянца для себя явно сделал…

Дальше начался натуральный детектив. Хомутова и Боргезани форменным образом мотались по всей Европе, то и дело меняя имена, – а Венцеслав организовал на них сущую охоту. И в конце концов, проявив незаурядные способности сыщика, настиг в Берлине. Потом он утверждал, что добился аудиенции у самого Бисмарка и тот лично велел прусской полиции арестовать мошенников. Неизвестно, как там обстояло на самом деле, но прусская полиция и в самом деле арестовала «сладкую парочку» и выдала ее России – своих таких девать некуда…

Процесс был шумный. Нельзя исключать, что генеральша подключила кое-какие связи. Разгул судейского либерализма еще не наступил, но тем не менее виновные отделались сравнительно легко. Боргезани, хотя и признанный организатором аферы (хотя, кто из двоих все придумал, дело темное) – но получил всего полтора года арестантских рот. Генеральша проходила как «пособница» – и была без лишения прав состояния сослана даже не в Сибирь – в Архангельскую губернию…

Ох уж эти благородные дамы… В марте 1875 года много шума наделал процесс Седковой, очаровательной двадцатилетней вдовушки, выпускницы Смольного института, как и Людмила Гулак-Артемовская.

Дело было довольно грязное. Седков, отставной капитан лейб-гвардии Измайловского полка (еще одна элитнейшая воинская часть), «на гражданке» активно промышлял ростовщичеством и капиталец на этом сколотил немаленький. Однако заболел чахоткой (то есть туберкулезом) и умер, так и не оставив завещания. Что для юной вдовы было серьезным ударом. Некоторое время до того ее любовником был отставной лейб-гвардии ротмистр Лысенков, ныне преуспевающий нотариус, – он, должно быть, и разъяснил красотке кое-какие юридические тонкости. По тогдашним российским законам, если человек умирал, не оставив завещания («духовной», как тогда говорили), его имущество поровну делилось меж ближайшими прямыми наследниками, каковыми считались супруга (или супруг, если умирала жена), родители покойного (покойной), братья, сестры и законные дети. Из всех прямых наследников имелись в наличии лишь вдова и родной брат покойного. Что Седкову все равно не устраивало: не хотелось получить только половину наследства, хотелось все…

На помощь пришел опять-таки Лысенков. Седкова целый день выдавала умершего мужа за живого – не пускала в его спальню прислугу, ходила туда, делая вид, что меняет компрессы на лбу умирающего. Тем временем Лысенков быстренько смастерил завещание. Подделать подпись покойника он все же не решился – прекрасно знал, что за такие художества может огрести от суда по полной программе. Избрал более мягкий (и менее наказуемый) вариант. Случалось, что умирающий составить завещание успевал, а вот подписать его был уже не в силах. Процедура на этот счет была давно отработана: следовало пригласить несколько свидетелей, и у постели умирающего нотариус засвидетельствовал завещание – что свидетели удостоверяли своими подписями.

Очень быстро из старых знакомых, людей вроде бы надежных, сколотили группу «свидетелей» – прекрасно знавших, что «умирающий» давно уже умер, но тем не менее решивших малость подзаработать. В кучу смешались стар и млад: Лысенков (31 год), поручик Петлин 28 лет (несмотря на относительно молодой возраст, имевший репутацию большого пройдохи и шантажиста), отставной чиновник Медведев (56 лет), отставной поручик Киткин (23 года), отставной чиновник Бороздин (46 лет), военный писарь из «благородных» Тенис (31 год).

И завертелось… У каждого в этой компании были свои мотивы. У вдовы они лежат на поверхности. Лысенков преуспевал в делах и безденежьем ничуть не страдал – но, как водится, хотелось еще и еще. Поручик Петлин тоже не бедствовал – и, судя по некоторым подробностям дела, взялся за это «из любви к искусству», чтобы еще раз потренироваться, не потерять квалификацию. А вот остальные пребывали в самой пошлой бедности – причем Киткин и Бороздин были должны вдове по векселям.

Дело сладилось: завещание не вызвало никаких подозрений в соответствующих учреждениях, не первый случай, – и вдова вступила законным образом во владение наследством, весьма немаленьким. И честно расплатилась с сообщниками. Больше всех, как «мотор предприятия», огреб Лысенков: то ли 10, то ли 12 тысяч. Киткину вдова вернула его неоплаченные векселя и дала двести рублей, столько же получил и Петлин (столь малый для его обычных делишек гонорар как раз и позволяет думать, что поручик хотел потренироваться. Или заглядывал гораздо дальше вперед…). Остальные получили, в общем, сущую безделицу: Медведев – 70 рублей, Тенис – 50, Бороздин – то ли 15, то ли 30.

Потом начались сложности. Тот самый родной брат покойного, чиновник Алексей Седков, не поверил, что покойный оставил его без копейки (видимо, отношения были хорошие). По размышлении пошел в суд и заявил, что завещание, несомненно, поддельное. Видя такое дело, поручик Петлин занялся привычным ремеслом: стал шантажировать вдову, угрожая, что, если не получит денег, пойдет в полицию и всех сдаст. Ободренный его примером, тем же самым занялся и Бороздин, до того в криминале как-то незамеченный – и, должно быть, чувствовавший себя обделенным. Попавшая в безвыходное положение вдова платила обоим, платила, платила…