На другой день бесследно исчезли с горизонта и комиссионер, и очаровательная помещица – оказавшаяся, как выяснила полиция, «бродячей феей с Невского проспекта», то бишь вульгарной уличной проституткой.

Примерно по такой методике происходило и в других случаях. Либо «невеста», получив некоторую сумму, бесследно пропадала, как и очередной «сват», либо все устраивалось тоньше: «богатая невеста», успевшая получить немало ценных подарков, ловкими маневрами оттягивала свадьбу, а там под каким-нибудь вполне благовидным предлогом брала свое согласие назад (в этом случае уличить участников аферы было практически невозможно).

Случалось иногда, что роль «богатых невест» успешно играли вполне приличные замужние дамы – порой жены самих комиссионеров-«сватов», – что придавало мини-предприятию аферистов гораздо больше надежности: законная супружница все же заслуживает большего доверия, чем сообщница со стороны, все денежки остаются в семье…

Разумеется, мужчины не отставали – и тут уж страдали доверчивые женщины. Пример, почти полностью повторяющий предыдущий, с молодым чиновником, разве что с обратным знаком. Некая красивая и состоятельная молодая дама «из общества» искала «приличную партию»: чтобы жених был не обязательно богачом, но, как мечтала кухарка из романа Стругацких, «человек надежный и с понятием». Вскорости подвернулся очередной комиссионер, пообещавший подобрать именно такого жениха и исполнивший обещание очень быстро. Познакомил даму с симпатичным, элегантным, более того, титулованным женихом – цельным бароном. Человек и в самом деле оказался надежный, с понятием: очень быстро он преподнес почти что уже невесте вексель, по которому «на предъявителя» можно было получить 10 тысяч рублей. Уж куда тут надежнее…

Однако так уж несчастливо расположились звезды, что господин барон стал охладевать к своей избраннице, – а однажды заявил, что женится на другой, и попросил вернуть вексель, отданный им даме «в обеспечение обещания жениться». Иная этот вексель оставила бы у себя («в обеспечение»? Ну так плати, раз нарушил обещание), но наша дама, должно быть, была горда и вексель вернула. Расставались вполне культурно, как приличные люди. Лучившийся обаянием баран попросил несостоявшуюся невесту сделать на векселе определенную надпись – мол, «так полагается». Совершенно несведущая в вексельном праве дама написала под диктовку все, что просил бывший жених.

Суть аферы в том, что вексель был самый настоящий, составленный и заверенный по всем правилам. Вот только дама, сама того не ведая, сделала на нем так называемую передаточную надпись – и теперь сама по этому векселю отвечала. Очень быстро шустрый адвокат (не исключено, и не посвященный в суть аферы) предъявил ей этот вексель к оплате. И она выложила 10 тысяч – а куда было деваться? Закон, увы, в данном случае был не на ее стороне: и вексель настоящий, и передаточная надпись выполнена ее рукой, а принцип «незнание закона не освобождает от ответственности» уже действовал, хотя и не сформулированный в письменном виде…

Ну и, конечно, хватало «роковых соблазнителей» попроще, которые, прикинувшись страстно влюбленными, обирали доверившихся им дурочек. Один характерный пример: совсем молоденькая симпатичная горничная в «интересном положении» в качестве истицы, а в качестве ответчика – лакей некоего генерала, как говорится, франт и хват. Соблазнил дурочку, обрюхатил, выманил все сбережения, рублей около ста, а когда она стала требовать, чтобы женился, как обещал, нахально заявил, что он женат, так что двоеженцем быть никак не может – поскольку в этом случае попадает под соответствующую статью Уголовного уложения империи. И деньги, понятно, возвращать отказался. На суде цинично заявил, что все равно не вернет: эта особа сама на шею вешалась, деньги отдавала добровольно (как оно и было). Мало того: из публики выскочила законная супружница и стала уверять судью, что муженек невиновен:

– В него уж штук восемь влюблялось, и у всех он деньги забирал. Отчего же не брать, если сами одолжают? Ништо им, дурам! (Ее подлинные слова, записанные репортерами тогдашней судебной хроники.)

Судья оказался в затруднительнейшем положении. В некоторых европейских странах были законы, позволяющие притянуть к суду за нарушение обещания жениться (с наказаниями не особенно уж тяжелыми, но все-таки) – но не в России. Истица сама признала, что деньги давала добровольно. Никаких юридических зацепок. Так что судья, с бессильной злобой уставясь на лакея и его бойкую супружницу, взревел:

– Вон отсюда!

А больше он ничего не мог и сделать…

Немного о профессиональных нищих – поскольку их «работа» серьезного преступления не составляла, но все же являлась разновидностью аферы.

Так уж исстари на Руси заведено, что к нищим относились, можно сказать, благодушно, как «людям Божьим», подать которым – дело святое (при этом мало кто давал себе труд установить, в самом деле перед ним человек, гонимый нуждой, или мошенник-профессионал).

Немало было «настоящих», то есть доведенных до такого занятия нешуточной нуждой, – в основном крестьян, приехавших в большой город на заработки, но не нашедших работы (а дома, в деревне, хозяйства не осталось). Однако большинство составляли все же профессионалы – после смерти которых не раз обнаруживались немалые сбережения, а то и приличный домик где-нибудь в пригороде. Тогда (как и теперь, впрочем) при каждой церкви, где можно было рассчитывать на неплохое подаяние, группировалась своя «мафия», не пускавшая посторонних.

Немалое число уличных попрошаек (в Москве, по точным данным, половину) составляли отставные солдаты, сплошь и рядом побиравшиеся в форме. В основном это были еще «кадры» николаевских времен, когда солдат служил двадцать пять лет и напрочь отвыкал как от землепашества, так и других ремесел. Некоторые находили несложную работу типа сторожа, тех, кто мог похвастать парой-тройкой медалей и выглядел фасонисто, охотно брали швейцарами в богатые дома – тогда это считалось крайне гламурным: чтобы швейцар был с медалями. Но большинство шло по самому легкому пути, особенно увечные. Благо законов против попрошайничества не было. Правительство пыталось предписывать соответствующему начальству, чтобы принимали меры к устройству таких вот ветеранов, дабы «отвратить их от зазорного для чести носимого ими мундира попрошайничества» – но получалось плохо, с ничтожными результатами.

Частенько милостыню на улицах просили студенты – заходившие еще и в редакции, в богатые дома, во всевозможные учреждения: мол, жить совершенно не на что (или нет денег на уплату за слушание лекций, так что грозят выгнать). Порой (но редко) с просителями так и обстояло – но гораздо чаще этим незатейливым ремеслом занимались либо настоящие, но не особенно и нуждающиеся (зато беззастенчивые в средствах) студиозусы, либо мошенники, косившие под студентов.

Точно так же хватало и мнимых «ветеранов» – Крымской и Турецкой кампаний, – в жизни отродясь не нюхавших пороху. Косяком шли якобы «потерпевшие за правду» чиновники (по виду и запаху спиртного понимающий человек сразу понимал, в чем истинная причина изгнания со службы, – но хватало и простодушных филантропов). Для пущего «благородства» эта публика вворачивала фразы на французском (как впоследствии Киса Воробьянинов).