Они разговаривали вполголоса, и любой резкий звук типа брякнувшего ведерка тут же вызывал у Флинна такое негодование, что все приходили в состояние нервного возбуждения, ожидания подстерегавшей опасности и мысленной готовности на нее отреагировать.

На восьмую ночь разосланные Флинном разведчики начали стекаться в лагерь. Тайком и крадучись, они появлялись из темноты, словно ночные звери, и затем, ежась возле костра, рассказывали об увиденном.

— Прошлой ночью три старых самца пришли на водопой к болоту хворой гиены. У них были вот такие… и такие… и такие зубы… — На длине руки они показывали, какие у тех были бивни. — Кроме этого, там в трясине оставили следы десять самок, шесть из них — с малышами. Вчера в том месте, где горы Инкосана прерываются и разворачивают свои плечи, я увидел, где в направлении рассвета прошло еще одно стадо — пять молодых самцов, двадцать три самки и…

Себастьяну, не державшему в голове карты местности, их доклады казались невнятными и бессвязными. Однако у сидевшего возле костра и внимательно выслушивавшего их Флинна все эти обрывочные сведения складывались в четкую картину происходящего. Он видел, что крупные самцы еще держались порознь от увеличившегося в поголовье стада — они оставались на возвышенностях, в то время как самки начинали возвращаться к болотам, которые вынуждены были покинуть из-за наводнений: они стремились оградить потомство от опасностей, поджидавших их в лесах и саваннах с наступлением сухого сезона.

Прислушивался он и к размерам — длине и толщине бивней. Не имело смысла тащить с собой «недозрелую» кость, годившуюся лишь для бильярдных шаров и фортепьянных клавиш — такого добра на рынке хватало.

В то же время качественный товар — весом более ста фунтов, длиной семь футов и толщиной с две пухлые дамские ляжки — мог быть оценен по пятьдесят шиллингов за фунт.

Животное с бивнями такого размера могло принести примерно четыреста — пятьсот фунтов в золотых соверенах.

Одну за другой Флинн исключал местности для возможной охоты. В этом году в горах Мбахоры слонов не было. И тому имелось объяснение: вдоль хребта, отмечая путь, проделанный Флинном пару лет назад, лежали внушительные кучи добела выжженных солнцем костей. Память о ружейной пальбе была еще слишком свежа, и стада избегали это место.

Не было слонов и на склонах Таборы. Какая-то болезнь поразила деревья мапунда, уничтожив на них все плоды еще до созревания, и слоны, обожавшие мапунда, стали искать их в другом месте.

Они ушли в холмы Сания, в направлении Киломберы и к горам Салито.

Салито находилось всего в одном дне ходьбы от германской резиденции в Махенге. Флинн тут же вычеркнул это место из своего воображаемого списка.

Как только очередной разведчик заканчивал свой доклад, Флинн задавал вопрос, который должен был повлиять на принятие им окончательного решения.

— Что насчет Землепашца?

— Не видели, не слышали, — отвечали они.

Последний разведчик вернулся на два дня позже остальных.

Он казался несколько смущенным, словно испытывал чувство вины.

— Где тебя черти носили? — возмутился Флинн, и тот начал заранее заготовленное оправдание.

— Зная, что великий господин Фини будет интересоваться определенными вещами, я завернул в деревню моего дяди Йету. Мой дядя — опытный следопыт и охотник. Ни один зверь не прошмыгнет мимо него, ни один лев не подкрадется незамеченным, ни одна сломанная ветка не ускользнет от его глаз. И вот я пошел к нему, чтобы все разузнать.

— Помимо всего прочего, твой дядя еще и большой любитель женщин, — сухо добавил Флинн. — У него их больше, чем звезд вокруг луны.

— Да, у моего дяди Йету много достоинств, — согласился африканец и, чтобы не развивать дальше эту тему, поспешно продолжил: — Мой дядя послал свои приветствия господину Фини и напутствовал меня говорить так: «Нынешней порой много хороших слонов в холмах Сания. Они ходят по двое и по трое. Я собственными глазами видел двенадцать, у них были бивни длиной с древко копья. И все говорит о том, что их там еще больше». Мой дядя также напутствовал меня сказать вот что: «Среди них есть тот, о котором господин Фини знает, так как он много раз спрашивал о нем. Это самый большой самец из всех самцов. Он ходит с таким величием, что люди назвали его Землепашцем».

— Не сочинил ли ты эту историю, чтобы я не сильно на тебя разозлился? — строго спросил Флинн. — Может, Землепашец тебе привиделся, когда ты сам упахивался с многочисленными женщинами твоего дяди? — Его энтузиазму по поводу услышанного мешал скептицизм. Слишком много раз он обманывался, слушая рассказы об этом большом самце. Он подался вперед, чтобы внимательно посмотреть в глаза охотнику, когда тот ответил:

— Нет, это правда, господин.

Пристально глядя на него, Флинн не выявил в его лице ни тени обмана. Хмыкнув, он вновь уселся и опустил взгляд на маленькое пламя костра.

Когда, уже прожив в Африке десять лет, Флинн впервые услышал легенду о слоне с бивнями такой длины, что их концы, касаясь земли, оставляли там две борозды, он улыбнулся точно так же, как и услышав историю о носороге, пятьдесят лет назад убившем некоего араба-работорговца и с тех пор таскавшем на своем роге массивный золотой браслет с драгоценными камнями. Говорили, что браслет оказался там после кровавой расправы над арабом. В Африке существовало множество других красочных легенд, начиная от сокровищ царя Соломона и кончая кладбищем слонов, но Флинн не верил ни в одну из них.

И вдруг легенда ожила у него на глазах. Как-то вечером, расположившись лагерем на португальской территории неподалеку от Замбези, Флинн взял ружье и отправился на берег охотиться на рябков. В двух милях от лагеря он заметил стремительно, точно в голубиных гонках, спикировавшую к воде стайку птиц и нырнул в густые камыши, продолжая наблюдать за ними.

Сделав у него над головой крутой вираж, они устремились к песчаному берегу реки. Флинн вскочил на ноги и, выстрелив слева направо, попал в первых двух птиц, которые стали падать, оставляя в воздухе едва заметный перьевой след.

Однако Флинну так и не удалось проследить, куда они упадут. Еще не успело стихнуть над рекой эхо его выстрелов, как из шумно раздвинувшихся ниже по склону камышей вышел слон.

Это был самец под четырнадцать футов, настолько старый, что края его ушей казались истрепанными. Его шкура была складчатой и морщинистой, мешками висевшей на горле и коленях. Хвост с предполагаемой кисточкой давно облысел. А из глаз по словно испещренной бороздами коже текли старческие слезы.

Он выбежал из камышей с шаркающим топотом, горбатый, с неестественно запрокинутой головой. Поняв причину столь странного положения головы, Флинн не мог поверить своим глазам: по обеим ее сторонам ровные, точно колонны греческого храма, вперед выдавались два идеальных бивня, без намека на сужение от губы до самых закругленных концов. Они были цвета табачного сока — четырнадцать футов слоновой кости, которая могла бы упереться в землю, стоило слону естественным образом опустить голову.