весь день по учреждениям, помощник уполномоченного в гимнастёрке с девочкой на руках. За день Фрол успел много: и помещение выхлопотал, и телефон там успели установить, и мебель привезли, и печи растопили. К вечеру брошенный дом прогрелся, к тому же весь день с неба лилось щедрое солнечное тепло, внутри дома пылали печи, на кухне готовилась детская еда. К вечеру на телегах перевезли детей из Дома ребёнка, расселили по палатам. Нина Яковлевна протянула руки, чтобы забрать девочку у Фрола, но Светланка крепко вцепилась в него, троим не отодрать.

— Она моя, Нина Яковлевна, она Панина! Света Панина, — сказал Фрол, и они ушли, оставив Нину Яковлевну в полном недоумении. Как же это, уполномоченный ушёл и ребёнка забрал. Она долго думала, как поступить, несколько раз бралась за телефонную трубку, чтобы позвонить, куда следует, но, услышав гудки, клала её обратно. Уполномоченные всегда привозили детей без документов, привезут малышей и оставят, а там трава не расти. Учёт детей не вёлся, а как его вести, если детских документов не предоставлено? Нина Яковлевна достала новую амбарную книгу и вписала первую фамилию: Панина Светлана, 3 года, светлые волосы, практически здорова, забрана отцом.

* * *

Вода поднялась и подошла к обрыву, угрожая унести его с собой по течению, глыбы льда стремились вниз по реке, унося за собой подмытые деревья, лесины, ветки. Скоро вода спадёт, и начнётся навигация. Обь заполнится пароходами, баржами, лодками и паузками. Товарищ Белокобыльский стоял на берегу и смотрел на быструю воду, уносясь мыслями в партийный спор, разросшийся корнями по всей стране. Речь шла о спецпереселенцах. Партия и правительство обязало руководство СибЛАГа принять в спецпоселения первую волну спецконтингента, высланного из центра в процессе всеобщей паспортизации. Только за месяц край должен принять двадцать пять тысяч голов, но спецпоселения не готовы принять даже тысячи. Раскулаченные, прибывшие в ссылку прошлой осенью, только-только приступили к раскорчёвке леса. Несмотря на весну, земля до сих пор скована льдом, кругом вода и болота. Смертность среди раскулаченных высокая, в спецпоселениях вымирают не только старики и дети, но и трудоспособные лишенцы. Особенно страдают люди от дизентерии. Бараки ещё не построены, пока одни землянки. Все раскулаченные ночуют в шалашах и времянках. Фельдшерская помощь отсутствует, лекарств нет.

Край не может принять дополнительных переселенцев. Ни одного человека. Уполномоченный от СибЛАГа товарищ Белокобыльский пристукнул ногой от раздражения. Как не могут понять этого товарищи из центра? Может, они не доверяют его докладам об истинном положении дел в крае? Обь пока не готова к навигации, ледоход ещё не закончился. Баржа не сможет пристать к берегу. Товарищ Белокобыльский заметно нервничал. Утром пришла телеграмма, что мимо Колпашева к вечеру должна пройти баржа с первыми спецпереселенцами. Сейчас подойдут местные товарищи, и товарищ Белокобыльский в их присутствии попытается остановить караван, чтобы вернуть его назад по назначению. Пусть товарищи в Томске перенаправят караван в готовые спецпоселения вверх по Оби, нельзя же выгружать людей в необитаемую тайгу!

— Здравствуйте, товарищ Белокобыльский! Давно на берегу?

— Давненько, да что-то не видно каравана, — проворчал товарищ Белокобыльский. Уполномоченный открыто недолюбливал первого секретаря Колпашевского райкома партии. Слишком двуличен, не понять, где у него правда, а где кривда. Говорит быстро, но без смысла. Постоянно льёт воду на троцкистскую мельницу.

— Сейчас появятся, вон там за поворотом что-то показалось, — льстиво улыбаясь, сказал секретарь райкома, кряжистый, грузный мужчина с красным лицом, лет шестидесяти.

Товарищ Белокобыльский неприязненно покосился на него. Откуда взялся этот старик в Колпашево? Он не из местных, какой-то приезжий.

— Иван Петрович, вы рупор взяли?

— А как же, товарищ Белокобыльский, вот он. — Иван Петрович с готовностью вытащил оцинкованный рупор из объёмного портфеля.

Подошли ещё двое, оба среднего роста, в кожаных плащах, галстуках и шляпах, как близнецы-братья. Товарищ Белокобыльский отвернулся. Эти люди должны были подготовить спецпоселения, а они палец о палец не ударили, чтобы выполнить указание партии и правительства. Теперь прячут глаза от представителя СибЛАГа, боятся, что он назовет их виновными в срыве кампании. Из-за поворота вынырнул катер, за ним потянулась широкодонная баржа. Товарищ Белокобыльский вырвал рупор из рук Ивана Петровича и стал кричать, надрывая голос:

— Товарищ Колубаев, немедленно пришвартуйтесь к берегу! Немедленно! Вам необходимо вернуться в Томск! Остановитесь!

Ещё долго надрывался товарищ Белокобыльский, приплясывая от нетерпения, когда же Колубаев выполнит его приказ, но на катере так никто и не появился. На барже торчали два охранника, ритмично пристукивая прикладами ружей. На товарища Белокобыльского они не смотрели, словно его и не было на берегу. Колубаев приник к иллюминатору и наблюдал, как пританцовывает товарищ Белокобыльский.

— Щас, всё брошу и пришвартуюсь, как же! Вы, товарищ Белокобыльский, своей женой командуйте, и то больше проку будет, а у меня своё начальство имеется — товарищ Кузнецов. Он мне приказал доставить спецпереселенцев в Александрово-Ваховскую комендатуру. Вот туда я их, мазуриков, и доставлю! А вы попрыгайте тут на бережку. Да смотрите, как бы с обрыва вам не свалиться. Берега тут зыбучие, ненадежные.

Колубаев отвалился от иллюминатора и уселся за стол, щедро уставленный различной снедью, покопался в тарелке, выуживая куски осетрины пожирнее, заел жир хлебом, отхлебнул полстакана спирта. Насытившись, отвалился к стенке и закурил.

— А ничего мы идём, по плану. Время точное, хоть часы сверяй. Даже товарищ Белокобыльский сверился. Как по часам явился, жук навозный!

Лекпом нахмурился. Ему не нравился Колубаев: ненадёжный он, под пьяную руку замахнуться может, а как совсем напьётся, то вредные разговоры заводит.

— Ты, лекпом, чего вздыхаешь? Твоё дело составлять акты на мертвяков. Одним экземпляром на сто человек!

Колубаев захохотал, довольный своей шуткой. Лекпом прикусил губу. Он уже слышал, как одного фельдшера засудили и приговорили к расстрелу за липовые акты. Лекпом тряхнул русой чёлкой и махом выпил стакан спирта. В этом краю не найти правды. Здесь всё наоборот, не по-людски как-то. Одни люди едят других. Заживо съедают. Вот и Колубаев постоянно смехом изводит, шутками своими дурацкими. А сам всё щурится, наверное, что-то задумал. Суровый край. Безбожный. Товарищ Белокобыльский не простит Колубаеву личного позора. Баржа должна вернуться назад. Спецпоселения не готовы к приёму большого количества людей. Лекпом резко опустил