Шарлотта, например, явная представительница иного мира – человек не смог бы просидеть сотню лет под толщей воды. И что нам делать тогда?

Но об этом я решила подумать позже.

– Ступай, поешь. Не волнуйся, мы сообщили твоим братьям, где искать тебя.

Как же сложно держать в уме, что под братьями она имеет в виду нас в целом, как расу.

Я бы без проблем потерпела легкий голод, особенно после известия, что Самаэлю обломали кайф сообщением о моем чудесном спасении. Но уж очень любопытно было, чем они питаются здесь, в мире, где, кроме воды и скал, ничего нет.

Нойдер – тот самый паренек, что привел меня сюда, – вызвался (или был назначен) моим сопровождающим. Когда Мать пафосно удалилась, а любопытные балеопалы, явно разочарованные представлением и мной, рассосались, Нойдер провел меня к лодке и помог спуститься. Суденышко было таким узким, что на скамейке я едва помещалась: эта ипостась балеопалов была очень тощей, что рождало определенные комплексы.

– Ты не такая, как я себе представлял, – сказал парень, когда мы тронулись.

– Почему?

– Юная. Такая же, как я.

– В моем мире я – вчерашний ребенок.

– Тогда откуда у тебя право говорить за сильных этого мира?

– Сложно объяснить. У нас очень важно то, в какой семье ты родился. У ваших матерей тысячи детей, поэтому вы все равны. У наших – как правило, один-два ребенка. Есть мать или отец занимают высокий пост, то и детям перепадает привилегий. Низкий – совсем никаких бонусов.

– Это ужасно глупо, – подумав, ответил Нойдер. – А если ребенок высокородной матери не обладает силой, умом и дарами? У нас привилегии даются тому, кто их достоин.

– Значит, вы изобрели коммунизм. Или социализм. Не очень в них разбираюсь, я – как раз тот случай про необладание умом. Видишь ли, наш мир чуть сложнее вашего. В нем есть ресурсы, власть, добро и зло. Вы живете в гармонии с природой, в непрерывном цикле перерождений, а мы пытаемся научиться не уничтожать друг друга и наш дом. Так бывает. Разные миры – разные уклады.

– Твой мир красивый?

– Тот, в котором я родилась, да. А Мортрум… тоже, наверное. Но слишком несчастный. Темный. Лишенный солнца и природы. В нем есть свое очарование, но он как будто усиливает все твои страхи и печали в тысячи раз. Тебе никогда не бывает в нем хорошо, безопасно. Единственное, что держит на краю депрессии, – это воспоминания о приятном. Наверное, поэтому они изобрели эссенцию желаемого и жить без нее не могут.

Вряд ли Нойдер понял хоть слово из того, что я рассказывала. Он постоянно перебивал и переспрашивал.

А что такое природа? А как это – деревья? А как выглядит земля? А разве солнце может светить много дней? И почему мы не умираем от его света? А что значит летать? Как у нас получаются дети?

– Ужасно странно! – заключил он, дослушав краткую лекцию по человеческому размножению. – Какие-то жуткие ритуалы. Тыкать друг в друга… чем, ты сказала?

Я фыркнула. Пожалуй, описания – не мой конек. И в скором времени мир балеопалов наполнится странной интерпретацией человеческих обычаев в исполнении Нойдера.

– Ладно, а у вас как это происходит? Мать рожает кучу балеопалов – это понятно, но кто отец?

– Что такое отец?

– Ну… вторая часть союза. Мужчина. Возлюбленный. Она что, мать-одиночка?

– Источница никогда не рассказывает историй о сотворении ее детей.

– И вам совсем не интересно?

– Никогда об этом не думал. – Парень пожал плечами. – Наверное, нет. Неинтересно.

Задача номер один: рассказать Самаэлю про убийства.

Задача номер два: уточнить у Тордека, как размножаются балеопалы.

Задача номер три…

Мы остановились у огромной скалы, в которой вдоль тоннелей были выдолблены ниши-жилища. Страшно представить, сколько труда все это потребовало. Нойдер снова помог мне выбраться на сушу и повел по узким холодным ступенькам куда-то наверх. Несколько раз я опасно оступилась, едва не полетев в воду, но парень с потрясающей ловкостью возвращал мне равновесие.

Наконец мы оказались в большом зале, судя по всему, служившему столовой.

– Сейчас принесу тебе поесть.

На меня обращали внимание. Но издалека. Я чувствовала десятки взглядов на себе: балеопалы прятались в нишах и внимательно следили за мной из темноты. Никто не решался приблизиться.

– Вот. Свежайшее.

Я с подозрением посмотрела на обед – кучку странного вида водорослей и кусок красноватого мяса.

– Это что? Какое-то ваше животное?

– Это балеопал, – огорошил Нойдер, и я поперхнулась воздухом.

– Что?! Вы едите себе подобных?!

– В каком смысле?

– Это же каннибализм!

– Что такое каннибализм?

– Когда едят существ своего вида. Вы балеопалы, едите балеопалов. Так нельзя!

– А что нам еще есть? – недоумевал парень. – Не понимаю тебя. Таковы законы мироздания. Балеопал перерождается, а его плоть становится нашей пищей. Почему это плохо? Мы едим не друг друга, а то, чем одарил нас мир. Мы существуем в этом цикле. Здесь нет другой еды.

Я живо посочувствовала бедолагам и решила в следующий раз непременно набрать гостинцев. Потом подумала, что именно об этом говорил Самаэль – хранить мир, а не менять его своим пониманием правильной жизни, – и погрустнела.

– Вы хотя бы счастливы? – спросила я, так и не решившись притронуться к угощению. – В этом мире, лишенном удовольствий, посреди безжизненной воды. Вы счастливы?

– Что это значит? – снова спросил недоумевающий Нойдер.

Пока я думала над ответом, случилось сразу несколько вещей. Во-первых, балеопалы вокруг загомонили, явно чем-то взволнованные. Во-вторых, со спины меня обдало странным холодом, напоминающим…

Я резко обернулась.

Портал открылся прямо здесь, посреди пещеры. Мрачный, как тысяча темных душ, Дэваль ступил на камень, внимательно и несколько угрожающе нас оглядел и сказал:

– Только я имею право терять эту принцессу в разных непонятных местах, ясно?

«Ура-а-а, можно не есть балеопала!» – подумала я.

Потом вспомнила, что вообще-то обижена, и отвернулась.

– Я рассчитывал на более теплый прием.

– А я – на то, что хоть здесь удастся от тебя отдохнуть.

– Могу уйти. Скажу Самаэлю, что ты так всех достала, что они тебя утопили. Он даже не заподозрит обмана.

– Это мужчина? – спросил Нойдер. – Вы с ним тыкаете друг в друга, чтобы завести детей?

– Что? – поперхнулся Дэваль.

– Не спрашивай.

Очень захотелось вдруг нырнуть поглубже.

– Это… мой брат. Дэваль. Он – страж. И он может вам помочь.

– Если помощь заключается в том, чтобы избавить их от твоего присутствия – в любую минуту. В остальном нет, спасибо.

– Сколько у нас времени, прежде чем я забуду, как меня зовут?

Он достал из кармана плаща карманные часы и взглянул на циферблат.

– Час, не больше.

– Идем, надо поговорить без лишних ушей Мортрума. И без лишних глаз. – Я покосилась на Нойдера, рассматривавшего Дэваля как чудо света.

Ко мне он такого интереса не проявлял, я его впечатлила меньше. Стало даже немного обидно.

Мы поднялись по узкой лестнице, ведущей на самый верх скалы, и остановились, стоя над бесконечным темным океаном. Оказалось, до этого Дэваль не видел большой воды, и сейчас,