На следующее утро, явившись на участок, он обнаружил, что Джолин в ярости топчет компост, потрясая кулаками, в которых зажаты вырванные с корнем папайи.

Он подбежал к ней.

— Что ты делаешь?!

Джолин дёрнула подбородком в сторону объявления об аукционе.

— Я тебе говорила. Не хочу, чтобы их раздавил бульдозер. Я лучше сама.

— Не надо!

Она швырнула растения на компостную кучу и обернулась к нему.

— Это ещё почему? Хочешь ты этим заняться? Так давай. Это всё из-за тебя.

— С чего это из-за меня? — Однако он уже понимал с чего.

— Не надо было тебя слушать! Все эти твои «Я спасу твой сад!», всю эту твою геройскую муру, всю эту твою Волшебную Страну Справедливости!

Она ринулась обратно к саду.

Вар бросился за ней, обогнал, встал между ней и следующими её жертвами.

— Ладно, послушай. Этот фильм, который я снимал, да? Про наш участок, про всё, что мы делаем? Вчера вечером я отдал копию Эшли. Чтобы она показала папе. Она попробует его уговорить, чтобы город купил участок на аукционе. Для общественного центра. В «Рекреации» я сегодня тоже оставил копию. Они могут построить здесь детскую площадку — конечно, с хорошим освещением, чтобы птицы не принимали асфальт за воду. И разбить общественный сад, тоже для всех. И ты тогда сможешь здесь выращивать что захочешь, Джолин. И всё будет хорошо.

У Джолин округлились глаза, и рот тоже округлился. Один краткий миг эта сцена стремительно раскручивалась в воображении Вара: вот сейчас Джолин бросится к нему и крепко обнимет, полная благодарности. Он уже вытер руки, чтобы обнять её в ответ.

Но тут она тряхнула головой, словно просыпаясь.

— Ничего не будет хорошо! Ничего хорошего никогда не будет. Эта твоя идея — самая тупая в мире. Единственное, что ещё тупее, — то, что я тебе поверила.

— Но почему? Почему — тупая идея?

— Потому что это, — Джолин раскинула руки, — реальная жизнь. А в реальной жизни случаются всякие гадости. Спорим, кто-то уже намылился построить здесь торговый комплекс! И в нём будет какой-нибудь паршивый мини-маркет, хотя он даром не нужен таким, как я, — тем, кому, может быть, нужны важные вещи, а не пиво, сигареты и лотерейные билетики! И даже если я останусь тут жить — а я не останусь, потому что я поверила тебе и не стала искать работу, — мне придётся иметь дело со всем этим мусором! Покупатели будут швырять на парковку окурки и проигравшие лотерейные билетики, а работники каждый вечер будут выбрасывать старые сморщенные хот-доги, а крысы будут за них сражаться. Вот так устроен реальный мир!

Вар обессиленно привалился к стволу королевской пальмы.

Он смотрел на папайи, встопорщенные и храбрые, и на сверкающий ров, и на твердыню замка. На все их труды, которые вот-вот сгинут.

— Что же нам делать?

Джолин развернулась к нему, руки в боки, и выкрикнула прямо в лицо:

— Что нам делать? Тебе-то что? У тебя всё в шоколаде. И всегда так было. Тебе вот это всё никогда не было нужно по-настоящему!

На ней не было зеркальных очков, но если бы они были, Вар знал, кто бы в них отразился: тот, кому очень нужно вот это всё. Целое лето он возился с каменной пылью, таскал шлакоблоки, строил стены и воровал водоросли, потому что участок нужен ему так же сильно, как он сам нужен участку.

— Тебя это вообще не волновало!

— Меня это волновало, — ошарашенно ответил Вар. — Но внутри. Молча. Я так устроен.

Джолин развернулась и, сжав губы, направилась к своим растениям.

Вар тронул её за плечо.

— Нет. Не надо. Не делай так. Просто подожди и посмотри, что будет. Вот увидишь, это сработает.

Она обернулась к нему с полными слёз глазами. И Вара с такой силой потянуло утереть эти слёзы, что пришлось сунуть руки в карманы и сжать в кулаки. Пришлось запихивать их в карманы всё глубже и глубже, сжимая кулаки с такой силой, что ногти врезáлись в ладони, — потому что иначе он начнёт стирать слёзы со щёк Джолин, а она этого ни за что не позволит.

Джолин сама смахнула слёзы со щёк. Её грязные пальцы оставили на лице маску енота — смешную и прекрасную одновременно, и Вар удерживал руки в карманах из последних сил, потому что теперь ему хотелось обнять Джолин. Да что с ним не так?!

— Ничего, — прошипела Джолин. — Ничего. Хорошего. Никогда. Не будет. Вот как устроен реальный мир. Теперь ты понял?

— И всё-таки это может сработать, — жалобно прошептал Вар.

Джолин повернулась и пошла прочь. Голова её была гордо вскинута, но плечи тряслись.

Тук-тук-тук-тук.

Вар притащил мешок с пластмассовыми буквами и выложил на рекламном щите-раскладушке ПРОСТИ МЕНЯ. С обеих сторон.

Но этого было мало. Совсем мало.

И на щите осталось ещё полно места.

Вечером родители Вара бродили из комнаты в комнату и то и дело недоверчиво себя щипали, чтобы убедиться, что всё это им не снится.

— Лестница? Эта прекрасная лестница — наша? — ошалело восклицал кто-то из них.

— Да! Эта прекрасная лестница — наша! — подхватывал другой.

— И это окно, и пол, и дверная ручка?

— И окно, и пол, и дверная ручка!

— Мы сегодня подписали все документы, — с гордой ухмылкой объяснил Вару папа.

Радость как солнце, она озаряет всех. Вар тоже улыбался вместе с родителями, и улыбка его была искренней. Однако внутри у него погода была совсем другая. Тёмные тучи, холодный ветер. Ничего. Хорошего. Никогда. Не будет. Вот как устроен реальный мир.

Да, теперь он понял.

В ресторане родители заказали шампанское.

Вар взял в руки свечу со стола и уставился на пламя. Никогда он больше не будет зажигать свечки «Под-Столом». Что бы там ни вышло с папой Эшли и с аукционом, его, Вара, роль завершена. Он будет скучать по каждому дюйму участка и по каждому дюйму замка. Он будет скучать по папайям. Он будет скучать по рву. И по Сэру Миг-Мигу.

Он будет скучать по Джолин.

— Вар, — папа коснулся его руки, — наш официант спрашивает, что ты будешь пить.

Вар вздохнул.

— Простите. Мне как обычно. Имбирный эль, пожалуйста. С кружочком апельсина.

Он будет скучать по Уолтеру. И по бару «Грот».

Он опустил подбородок на сжатые кулаки. Родители у него над головой чокнулись бокалами с водой и стали ещё солнечнее.