— У-гу. — Джолин встала и отправилась в «Греческий рынок», даже не глянув на Вара, и Вар был ей за это благодарен. Он бы не выдержал сейчас своего отражения в её очках.

Эшли в этот день задержалась подольше, собирая мусор, который мог бы застрять в птичьем пищеварительном тракте, и, когда примерно через час вернулась Джолин, они вместе поплелись в сад — дорывать траншею. Все трое понимали, что их труд может оказаться тщетным, и в этом был трагизм — но и благородство.

В разгар рытья у Вара сработал будильник.

— Я только что слышала песню жёлтой древесницы. Это… — сказала Эшли, вглядываясь в небо, — …странно. Обычно они не начинают мигрировать так рано.

— Ой, нет, — сказал Вар. — Извини. Это был мой будильник. Мне скоро уходить.

У Эшли сделалось разочарованное лицо, как будто она и впрямь рассчитывала увидеть жёлтую древесницу.

— Вот это вот всё, что ты делаешь… надеюсь, тебе это поможет, — сказал Вар благожелательно.

— О чём ты?

Он покосился на Джолин и спросил у Эшли:

— Это ведь для школьного проекта, да? Или чтобы легче поступить в колледж?

— Эм-м… нет?

— Тогда почему?

Эшли воткнула лопату в землю, вошла в звездообразную тень королевской пальмы и устроилась в центре звезды.

Вар тоже зашёл в тень и сел на соседнюю звезду.

Джолин осталась где была, но Вар отметил, что она навострила уши.

— Я раньше жила в Канаде? — начала Эшли. — До школы было далеко, ехать долго — школьным автобусом, на рассвете, дороги пустые. Однажды автобусу пришлось остановиться, потому что всё шоссе было покрыто гусями. Дорожные рабочие их убирали. Прямо сгребали лопатами. Ноги были переломаны. Некоторые пытались взлететь, но было видно, что лапы у них болтаются, торчат не в ту сторону, всё такое.

Джолин от траншеи метнула на неё свирепый взгляд — словно подозревала, что Эшли сама переломала гусям ноги.

— Потом мы узнали, что случилось. Шёл дождь, и в сумерках, пока ещё не рассвело, мокрое шоссе показалось гусям рекой. И они попытались сесть на воду, и…

Эшли закрыла глаза.

— Я однажды сломала руку. Кости, когда ломаются, очень острые. — Она замолчала и потёрла правую руку, прижав её к груди. — Там было сотни две гусей, не меньше, и у каждого сломана как минимум одна кость. Столько боли. Как её измеришь, ну как?

Вар не ответил. Потому что — ну как?

— Я решила, что больше такого не случится. Я не допущу. Вот почему.

Вар посмотрел вниз, на Джолин. Его так и подмывало сказать: «Вот видишь? Ты ошибалась. Она просто тревожится о журавлях». Но он смолчал. Потому что видел: Джолин всё слышала, и услышанное её почти что расплющило.

Лопата выпала у неё из рук. Она опустила голову, и Вар увидел, что она несколько раз вздохнула — медленно и неровно. Потом подошла к звёздной тени, на которой сидела Эшли, и опустилась на корточки.

— В конце вечера Уолтер вытряхивает чипсорешки из вазочек, — сказала она. — Я тут подумала: может, мне собирать эти остатки для здешних птиц? Подумала просто.

— Конечно, — ответила Эшли. — Им, наверное, понравится.

Джолин подула на чёлку. Она как будто хотела сказать что-то ещё, но не знала что.

— Иди сюда, — позвала её Эшли. — Дай-ка мне свою голову. — И она протянула руку к щеке Джолин.

Та отпрянула. Но потом заложила руки за спину, сплела пальцы в замок, закрыла глаза и наклонилась вперёд. Вар прямо видел, как она задержала дыхание.

Эшли запустила пальцы в волосы Джолин и начала вплетать чёлку в длинные пряди — назад, от лба к макушке.

— Я тоже в прошлом году отращивала? — сказала она. — Первое время они постоянно мешают. Лезут в глаза.

Она глянула на Вара.

— У неё сейчас очень трудный период.

Когда на следующее утро на Первой улице остановилась машина, три головы обернулись на звук. Все трое молча, беззвучно опустили инструменты на землю и притаились за тремя пальмовыми стволами.

Через минуту они разглядели сквозь ячеистую сетку ограждения мужскую фигуру. Фигура двинулась в направлении ярко-жёлтой таблички, после чего ярко-жёлтая табличка исчезла.

На её место мужчина прикрепил другую табличку, ещё ярче. Зелёную.

Они ждали под пальмами, пока машина не тронулась с места. После чего, всё так же молча, все трое метнулись к забору и перелезли на другую сторону.

Новое объявление почти не отличалось от старого, только вместо «осенний» было написано «8 сентября».

— Сразу после Дня труда, — сказала Эшли.

«Это даже ещё и не осень. Это несправедливо!» — хотел было сказать Вар, но ему хватило ума этого не делать. Он постарался придать себе хладнокровный вид — вид человека, у которого есть безотказный план Б.

Джолин часто-часто задышала. Потом бросилась бежать по Первой улице и скрылась на заднем дворе «Греческого рынка».

Эшли, по другую руку от Вара, сказала:

— Открытый аукцион. Кто угодно может предложить свою цену.

И опять у Вара в мозгу раздался тот тихий щелчок — поворот крошечного ключика в замкé хорошей идеи.

Он выставил ладонь, чтобы Эшли ничего не сказала и не спугнула эту хорошую идею.

И наконец замок открылся.

— Можешь завтра к вечеру опять приехать? — спросил он, обдумав хорошую идею со всех сторон. — Хочу дать тебе один фильм. Чтобы ты его показала своему папе.

Эшли оторвала уголок объявления об аукционе и записала на нём номер телефона.

— Позвони, как будешь готов.

Когда она умчала на велике, Вар намешал кастрюлю клейкой серо-бурой каши и принялся шлёпать на стену со стороны главного фасада. Покончив с катапультированием, он отыскал ржавый нож Джолин, разрезал красную клетчатую клеёнку на четыре флага и развесил их по углам своего замка. Он снял преобразившийся замок и наложил на видеоряд озвучку: «Если голый участок может превратиться в плантацию папай и в замок, он может превратиться во что угодно».

Потом он облачился с ног до головы в доспехи из фольги, сел, лязгнув латами, на шлакоблок — и предался созерцанию.

Сзади подполз Сэр Миг-Миг. Вар скормил ему кусочек своего яблока. Пока черепаха жевала, она тоже созерцала церковь — томно, вспомнилось Вару, — потом медленно повернула морщинистую голову, словно спрашивая: «А почему?»

— А почему бы и нет? — ответил Вар.