— Отстань от меня, Шклярский, я прошу тебя по-хорошему! Ты меня слышишь?

— Как интересно! — В такие моменты Шклярский радовался, как ребенок, получивший желанную игрушку. Лунц попадался на провокации, а значит, можно было продолжать развлекаться. — Просишь меня по-хорошему? А мог бы по-плохому? Ну-ка, расскажи, на что ты способен?

Так могло продолжаться часами, и заканчивались эти беседы всегда одинаково. Директор музея изящных искусств бросал трубку, отключал телефон и просил Артемиду принести ему сердечных капель. Капли никогда не помогали, и тогда он уходил прогуляться на крышу, в колоннаду среди статуй античных богов, на свежий воздух. Он смотрел сверху на город, старался глубоко дышать и заставлял себя думать, что всё наладится, всё опять будет как раньше, что он поступает правильно. Он пока не знал, как именно, но был уверен, что ему удастся всучить Шклярскому копию, и тогда всё станет на свои места. Он спасет и свою прежнюю жизнь, и свою репутацию, и доброе имя музея, а с ним — и национальное достояние.

В тот вечер мы действительно засиделись допоздна. Вина, привезенного Марком, оказалось мало, и я принесла из кладовки свои запасы. Мы хохотали на весь дом, потому что нам очень хотелось прогнать страх. Я была напугана больше, чем Марк и Марта, поэтому веселилась больше всех. Марта рассказывала истории про своих заказчиков и про то, как ее дети завтракают на саркофаге, Марк уморительно изображал старушку секретаршу на итальянских курсах, я гладила его пальцы под столом и смеялась над каждой шуткой. Но холод у меня внутри никак не проходил. Фотография, сообщения, птица, разбитое окно, кровь в шкафчике, а теперь еще эти снимки на стене у меня дома…

Кто-то ходит вокруг и подбирается всё ближе. Что ему нужно, кого я могла обидеть так сильно? Мне не хотелось верить Марте, но, сложив всё вместе, я приходила к выводу, что единственным человеком, который мог меня опасаться и поэтому решил извести, был Аптекарь. История с таинственной рыжей стажеркой окончательно убедила в этом Марту, а я не знала, во что верить. Я хотела как можно скорее всё выяснить, решить эту загадку, любой ценой избавиться от страха, но мне не хотелось считать сумасшедшим человека, который мне нравился. Не так часто мне нравились люди и не так часто среди них попадались особенные. Меня тянуло в его дом, я успела привыкнуть к нему за пару часов, я как будто знала его уже давно. Мне нравился голос Аптекаря, мне нравилось слушать его истории, я узнавала в них многое про себя. Он умел легко говорить о сложных вещах. Он знал очень многое. Он бы не стал вести со мной такую лукавую игру, он сделал бы всё намного проще: три капли в чай — и я бы забыла всё, что увидела. Щепотку порошка в печенье — и чистый листок моей памяти был бы исписан заново, каллиграфическим почерком, и так, как было бы выгодно Аптекарю. Он не стал этого делать, значит, это была не его игра?

Исчезнувшее платье тоже никак не выходило у меня из головы, и я решила еще раз проверить шкафы в спальне. Марта, разумеется, увязалась за мной, прихватив бокал с остатками вина. Марк остался на кухне мыть посуду, несмотря на мои слова о том, что его любовь к порядку начинает меня настораживать.

У стены с фотографиями Марта остановилась и снова начала с пристрастием расспрашивать меня о том, когда я заметила, что снимки поменялись местами, и был ли хоть малейший шанс, что всё это случилось только у меня в воображении. Мне совершенно не хотелось с ней спорить и убеждать в своей нормальности, так что я схватила со стола пульверизатор с грушей и начала гоняться за Мартой по коридору. Марта вдруг стала гениально изображать панический испуг, визжать, закрываться руками и прятаться за мебелью, но я и не собиралась поливать ее духами, зная, что она не любит чужие запахи, я просто валяла дурака. Я не услышала, когда из кухни на шум вышел Марк, и когда он вдруг крикнул: «Осторожно!» — моя рука инстинктивно нажала на грушу. Марта успела увернуться, и духи брызнули на цветные шторы на окне. В следующие несколько минут мы все стояли как завороженные и наблюдали за жутковатым зрелищем. Шторы обуглились и поползли вниз черными каплями, как будто кто-то поднес к ним свечу.

— Матерь Божья, — пробормотала Марта.

— Что это? — спросила я и тут же сама ответила: — Кислота.

Дальше события понеслись так быстро, будто кто-то нажал на ускоренное воспроизведение. Марк выхватил у меня из рук флакон, а Марта почему-то начала махать на шторы руками, как будто они могли загореться. Я села на пол и не могла ни говорить, ни шевелиться. Это было для меня уже чересчур. Больше всего я испугалась того, что могла запросто брызнуть кислотой в лицо подруге или щедро подушиться сама перед уходом из дома. В том, что у меня дома в мое отсутствие кто-то хозяйничал, не оставалось никаких сомнений. И было это совсем недавно, потому что пары кислоты не успели растворить резиновую трубку на пульверизаторе.

Марк куда-то понес флакон, тут же вернулся, уселся на пол рядом со мной и обнял за плечи. Мгновенно протрезвевшая Марта стала звонить мужу, чтобы он забрал ее домой, и меня желательно тоже. Она десять раз спросила, не хочу ли я поехать ночевать к ним, но Марк сказал, что останется у меня, и я отказалась от ее помощи. Я не знала, что говорить и как реагировать. Марта сказала, что сейчас уже слишком поздно, но завтра мы обязательно должны обратиться в полицию. Марк молча целовал меня в макушку.

— Зачем ты закричал? — спросила я. — Ты меня напугал, и я брызнула.

— И чуть меня не изуродовала, — добавила Марта.

— Затем, что вы бегали по бусинам, — объяснил он. — Мы же их не собрали. Я боялся, что вы упадете и что-нибудь себе сломаете. Падений нам на эту неделю уже достаточно. Откуда мне было знать, что ты так отреагируешь? И уж тем более, что у тебя там кислота…

— Я бы на вашем месте не оставалась на ночь в этом доме, — буркнула Марта. — Неизвестно, что еще тут может оказаться. Цианид в сахаре, тротил в стиральном порошке.

— И завтра надо в полицию, — добавил Марк.

— А что я им предъявлю? — Я пожала плечами.

— Расскажешь про ворону, про кислоту, покажешь флакон. У тебя, в конце концов, есть свидетели. Сообща с ума не сходят. И сообщения, конечно. Ты же их не удаляла? Они, кстати, еще приходят?

Они приходили. Каждый день, по два или три. Одно непременно поздно вечером, примерно в одно и то же время, около одиннадцати. Всё про тех же злосчастных райских птиц. Я даже залезла в Интернет посмотреть, как они выглядят.

«Как ты глупа, райская птица, твоим танцам недолго осталось».

«Хочешь заманить в ловушку, райская птица? Ты сама в ловушке».

«Не строй из себя цветок, райская птица. Хризантема живет недолго».

«Твои перья уже летят, райская птица. Разлетаются, не соберешь. Скоро от тебя ничего не останется. Ты никто, а я Чело-век».

Я не знала, что по этому поводу мне могли сказать в полиции, но догадывалась.

Марк действительно остался на ночь, и я так удивилась, что даже как-то перестала бояться расплавленных штор. Наши отношения до сих пор оставались странными. Я привязывалась к нему всё больше и больше, я влюблялась в него всё сильней. Я знала, что ему со мной интересно, что он скучает по мне, ревнует меня, но никак не могла понять, почему он избегает близости. Он никогда не приглашал меня к себе домой и никогда не оставался у меня до этого вечера. Я хотела забыть страх, я хотела только одного — чувствовать его, быть с ним.