свое имя по прямому назначению и… таю.

Я забыла, что значит чего-то бояться, потому что рядом со мной настоящий мужчина. Он всегда встретит, разберется с соседями и после того вечера даже поговорил с Робертом, который теперь общается со мной исключительно уважительно и обращаясь чуть ли не на «вы».

Я ни в чем не нуждаюсь. Конечно, мой будущий муж много работает, и финансово нам сложновато, но базовые потребности закрыты. Иногда мы ужинаем в ресторанах, хотя чаще, конечно, я готовлю дома. Обожаю это делать для него.

Закончив с приготовлениями и успокоившись, убираюсь в спальне, накидываю пальто и застегиваю длинные сапоги.

Ваня встречает меня с укором, посматривает на часы.

— Опоздаем, малыш. Долго возишься. По новой дороге поедем. Там покрытие хуже, но доедем быстрее.

— Ну и подумаешь, что долго, — закатываю глаза, хватаясь за ремень безопасности. — Очень удивлюсь, если мама и папа приедут к твоим родителям вовремя. Скорее всего, снова будет какая-нибудь операция.

— Они уже выехали, Тай. По крайней мере, отец твой звонил, спрашивал, как проще всего добраться. Мне его голос показался странным.

— Он всегда такой. Папа устает сильно. Но я рада, что они все-таки приедут, — с облегчением выдыхаю. — Надеюсь, мама не будет припоминать нам тот день на пляже. Я сгорю со стыда.

Мы сталкиваемся понимающими взглядами, и Ваня размещает свою ладонь на моем плече. Сжимает его через пальто.

— Можем устроить что-нибудь новенькое, — предлагает задиристо.

Снова подмигивает. Настроение у него вроде меняется, поэтому я тоже расслабленно откидываюсь на спинку сидения.

— Ну, нет, ничего новенького, Соболев, — тут же краснею и прикладываю ладони к щекам. — Лучше не стоит и начинать. Мне потом до конца жизни припоминать будут.

Ваня качает головой.

— Думаю, они тебя любят, Тай, — замечает он, спустя пару минут.

— Да, где-то очень глубоко.

— Думаю, любовь вообще разная.

— Это как?

— Примерно, как внешность у людей. Или характер. Все ведь разные. Есть открытые люди, а есть закрытые, скрытные. Им сложно делиться чем-то берущим за душу, но это ведь не значит, что они не чувствуют. Так и с Ингой и Александром…

— Спасибо, Вань. Конечно, я знаю, что они меня любят. По-своему. И я их люблю. Очень.

До дома Соболевых мы и правда добираемся довольно быстро, но папиной машины я на парковке не вижу.

Выбравшись на улицу, дожидаюсь, пока Ваня достанет из багажника три букета. Два — примерно одинаковых, в основном собранных из пионов и гвоздик. А третий — самый большой, состоящий только из белых роз на длинном стебле.

— Красивые, — замечаю довольно. — А это мне?

— Это тебе, — с усмешкой выговаривает Ваня. — Мне все разом не унести. Подожди здесь, я вернусь.

— Хорошо.

Пока жду, рассматриваю свое отражение стекла и поправляю помаду. Когда вижу Соболева, выходящего из ворот, забрасываю сумочку на плечо и тепло улыбаюсь, но тут же нахмуриваюсь.

Ваня выглядит расстроенным. Как никогда. А еще он снял пальто.

— Что-то случилось? — спрашиваю его, пугаясь.

Он смотрит на меня, но тут же отводит взгляд.

— Пойдем, — тихо произносит, закрывая машину.

— Цветы, Вань… — напоминаю.

— Потом.

Приобняв за талию, ведет меня в дом.

На пороге нас встречает Яна Альбертовна, выражение лица которой очень напоминает мимику сына.

— Здравствуйте, — обескураженно произношу.

— Привет, милая, — приобнимает меня Соболева и помогает снять пальто.

Чувствую, что они с Ваней обмениваются многозначительными взглядами, пока я снимаю обувь.

В сердце острой иглой колется тревога. Она растет и пугает.

— А где Богдан Анатольевич? — спрашиваю, пока Ваня ведет меня в гостиную.

— Он уехал.

Голос Яны Альбертовны дрожит. Впервые такое замечаю. В доме пахнет так, словно кто-то передержал мясо в духовке — гарью и чем-то страшным.

Так бывает. В момент чувствуешь, что произошло непоправимое.

— Что-то случилось? — оборачиваюсь резко.

По их глазам все понимаю. Ваня крепче обнимает, я стараюсь выпутаться из его рук, но это не так просто.

— Что? — вскрикиваю.

— Сядь, пожалуйста.

— Да говорите уже, — нервничаю.

В дверях замечаю Соньку. Тоже с жалостливым взглядом.

— По дороге сюда… — откашлявшись, проговаривает Яна Альбертовна. — Твоему папе стало плохо…

— Плохо? — повторяю тихо. — Он… в больнице? — с надеждой спрашиваю.

В светлом лице — только сожаление. Поэтому моя надежда, как легкий карточный домик, рушится.

— Твой папа скончался, милая. Скоропостижная смерть. Сердечный приступ. Прими мои соболезнования.

Глава 38. Тая

Следующие три дня я практически не помню.

Во всяком случае, даже пытаться восстанавливать ход тех печальных событий, я никогда не буду. А если кто-то спросит, что я ела, пила, с кем разговаривала или сколько часов спала — ни за что не отвечу.

Днем я всегда старалась максимально занимать себя делами, которые наваливались как снежный ком.

Документы, справки, МФЦ…

Правда, пыталась совсем не думать. Как только жалость к себе накатывала, с силой зажмуривала глаза. В грудной клетке будто поле выжженное.

А по ночам… по ночам много плакала, конечно.

— Девочка моя, — обнимает меня Яна Альбертовна, когда поминальный обед заканчивается и мы выходим из ресторана. — Как ты?

— Я — хорошо.

Закутавшись в черное пальто, натягиваю на глаза темные очки и слабо улыбаюсь прощающимся с нами коллегам отца. По его воле тело подвергли кремации, поэтому захоронение будет через три дня. Сегодня — только прощание и обед.

Добрых слов было сказано много. Не верится, что папы больше нет.

Морщусь, чтобы не расплакаться. Ваня реагирует молниеносно, притягивает меня к себе и бережно целует в макушку.

— Тая держится, — отвечает он. — Она молодец.

— Я знаю, — отвечает Соболева. — А мама как? Она уехала так стремительно, мы даже не попрощались.

Вздыхаю трудно.

— Мама… — проговариваю. — На нее смотреть страшно. Папа ведь скончался у нее на глазах. Стечение обстоятельств — приступ случился ровно в том месте, где не было связи.

— Да… нелепость какая-то.

— Мама пыталась помочь ему подручными средствами, но без препаратов и терапии не смогла.

— Ужасно.

Яна Альбертовна качает головой, а я продолжаю:

— Осознание того, что они всю жизнь спасали человеческие жизни на операционном столе, а когда случилось несчастье помочь было некому, добило её окончательно. Мама даже с коллегами не разговаривает. Ушла в себя. Со мной тоже… не особо.

Пытаюсь не показать обиду, но мне правда безумно больно. Я думала, что смерть папы как-то сблизит нас, но она предпочитает оплакивать мужа в одиночестве.

— Да, — задумчиво произносит Яна Альбертовна. — Так бывает, дети. В жизни нет никаких гарантий, что врач никогда не заболеет или спасатель не попадет в аварию. Бог для каждого уготовил свой исход.

— Я понимаю, — утвердительно мотаю головой и снова сдерживаюсь. —