– А ваш муж? – поинтересовалась Зорина. Женщина махнула рукой:

– Отец Богданы был единственным мужчиной, который любил и жалел меня. Он поехал на заработки в Москву, устроился на стройку и упал со стропил. Я осталась одна, и тут подвернулся Дмитрий. Он много обещал, я родила ему двух мальчиков, однако муж практически не работает и сидит на моей шее. Поэтому умоляю вас… Не терзайте мне сердце…

Катя поблагодарила ее за разговор, попросила прощения за нежданный визит и вышла на улицу. Теперь ей оставалось побывать у лечащего врача Клары Хацкевич. И найти его она надеялась в поликлинике по месту жительства покойной.

Крашеная блондинка в регистратуре сразу узнала местную знаменитость и расплылась в улыбке. Зорину это порадовало. Женщина высунулась из окошечка и огляделась по сторонам:

– Вы здесь по специальному заданию?

Журналистка решила: возможно, утвердительный ответ сулит ей помощь в дальнейшем.

– Но вы же никому не скажете… – протянула она. Блондинка приняла заговорщический вид:

– Ну, разумеется. Что я могу для вас сделать?

– В вашей поликлинике наблюдалась одна женщина, Клара Хацкевич, – пояснила Зорина. – Мне нужно узнать имя и фамилию ее лечащего врача.

– Адрес этой дамы знаете? – поинтересовалась регистраторша.

Катя назвала улицу и дом. Блондинка кивнула:

– Ее участковая – Болдина Вероника Витальевна. Давайте я дам вам талончик, а то это такая докторша, что просто так в свой кабинет не пустит. Вот, смотрите, на ваше счастье, вам даже ждать не придется. Идите в кабинет номер пятьдесят, второй этаж.

Катя поднялась по лестнице, пахнувшей хлоркой, и попыталась открыть дверь кабинета, однако та оказалась заперта. Зорина подумала: возможно, врач вышла куда-то по своим делам и скоро вернется, но через две минуты дверь распахнулась, и в щель высунулась голова в белой шапочке.

– К Болдиной есть на прием?

Журналистка поспешила откликнуться:

– Есть.

– Давайте талон.

Зорина протянула талон, и рука, взявшая его, снова скрылась в кабинете. Стоявшая в кабинет напротив дама недовольно бросила:

– Вы можете проторчать тут полдня. А она примет вас не по времени, а тогда, когда ей захочется. Я поменяла доктора. Пусть это обошлось мне в некоторую сумму, однако к этой хамке я ходить больше не буду. Она не лечит, а издевается над больными. Да вы и сами это увидите.

Кате пришлось подождать минут двадцать, пока раздался строгий голос:

– Проходите к Болдиной.

Журналистка ожидала увидеть строгую седую даму, уставшую от посетителей, но, на ее удивление, за столом сидела ухоженная рыжеволосая женщина лет тридцати пяти.

– Я вас слушаю.

– Я хотела бы с вами поговорить насчет вашей пациентки Клары Хацкевич, – сказала Зорина.

– Кто вы? – резонно заметила доктор.

– Я родственница Клары, – соврала Катя. – Я ее двоюродная племянница. Моя мать прислала меня сюда, чтобы я поинтересовалась: отчего умерла ее двоюродная сестра. Она никогда не жаловалась на свое здоровье.

Глаза врача вспыхнули.

– Простите, вы кем работаете? – задала она вопрос.

– Учителем, – ответила Зорина.

Доктор хмыкнула:

– У меня двое детей, и я никогда не вмешиваюсь в работу их учителей и хожу в школу только на родительские собрания. Вот и вам с вашей матушкой нечего лезть в мою работу. Между прочим, я много раз направляла Клару на обследование, однако она непременно отказывалась, хотя жаловалась на боли в сердце.

– Отчего же она умерла? Что написали в свидетельстве о смерти? – поинтересовалась Катя.

– Инфаркт, – пояснила Болдина. – Впрочем, я не присутствовала при последних минутах ее жизни. Мне рассказал ее сын, и по всем признакам это походило на инфаркт.

Зорина удивленно вскинула брови:

– Вы хотите сказать, что врачи появились, когда она уже умерла?

Врач пожала плечами:

– Так получилось. Сын вернулся с вечеринки и обнаружил ее уже мертвой.

– Постойте, – перебила ее журналистка, – вы только что сказали, что при заключении диагноза опирались на показания ее сына. А его, значит, дома не было. Нестыковочка получается.

Врач неприязненно посмотрела на Зорину:

– Нечего ловить меня на слове. Вы мне, кстати, сами не дали договорить. Ее сын собирался на вечеринку, а мать пожаловалась ему на боли в сердце, стеснение в груди и тошноту. Он поинтересовался: может, ему остаться дома? Однако она не придала значения приступу и вытолкала его из дома. Так что он ни в чем не виноват, как, впрочем, и я.

– Ее не вскрывали? – спросила журналистка. Болдина скривилась:

– Вам должно быть известно, что вскрытие проводится по желанию родных, если это не криминал. Сын отказался от вскрытия, я не настаивала, – она вдруг отвернулась от Кати и стала смотреть в окно. – И вообще, девушка, идите и не мешайте мне работать. Я не понимаю, чего добивается ваша мама. В завещании Клары все равно ее не значится.

– А вы значитесь в завещании? – Зорина взглянула в равнодушные глаза врача. Та вспыхнула, как бенгальский огонь.

– Идите отсюда вон! – ее голос стал визгливым. – И чтобы я вас больше здесь не видела.

– Ох, лучше вы были бы откровенны со мной, – Катя резко встала и хлопнула дверью.

Верный своему обещанию, Павел узнал, кто ведет дело Татьяны Житько. Следователем значилась его однокурсница по университету Мария Лавриненко. Киселев отыскал ее телефон в справочнике и позвонил. На его счастье, Мария оказалась в своем кабинете.

– Слушаю вас, – отозвалась она.

– Привет, Маша, – поздоровался Павел. – Интересно, узнаешь ли ты бывших сокурсников?

– У нас, юристов, наблюдательность развита, – парировала Мария. – И тебя, Пашенька, по твоим особым интонациям я, конечно, признала сразу. Ты по делу или приглашаешь на вечер воспоминаний?

– На вечер воспоминаний я бы тебя тоже пригласил, – рассмеялся Киселев. – Только в другой раз. Дел, понимаешь, много.

– Значит, просить о чем-то собираешься, – констатировала Лавриненко. – Ну, проси, я по пятницам подаю.

– Как всегда, твои шутки на высоте, – отозвался майор. – Но давай к нашим баранам. Вернее, к моим. Ты ведешь дело Татьяны Житько?

– Я, – подтвердила женщина. – Почему она тебя интересует?

– Кажется, пересекается с одним моим делом, – уклончиво ответил Киселев. – Так что с Житько?

Мария сделала паузу:

– Думаю, что сказать. Понимаешь, сама еще не разобралась, виновата она или нет. Смотрю я на нее: ну нельзя так убиваться, если камень за пазухой. Татьяна даже пыталась покончить с собой. А сейчас отказалась от адвоката. Мне, говорит, все равно без сына жить нечего. Тут, в общем, такие дела… привезли ее в каком-то невменяемом состоянии, в прострации, я бы сказала. До утра она так и просидела на койке, а утром словно осознала, что натворила, и упала в обморок, потом рыдала, не переставая, и попыталась покончить с собой.