Поведение Ральфа вызывало у нее одновременно гнев и отчаяние. Она очень сердилась на сына: как он мог взять и исчезнуть? Неужели не понимает, что у нее и так много поводов для волнения? От его эгоизма у нее даже перехватило дыхание. А если он попал под машину или на него напали? Или Ральф совершил какую-нибудь глупость? Виктория знала, что процент суицидов у подростков очень высок. Ральф же был сейчас очень уязвим, ведь он тяжело переживал смерть отца. Его голова наверняка полна черных мыслей, а поведение казалось непредсказуемым и пугало ее.

Как бы он к ней ни относился, она любила его больше всех на свете и, независимо от его поведения, отдала бы за него жизнь. Несмотря на позднее время, Виктория взяла телефон и позвонила Дебс, своей разумной, уравновешенной подруге, которая, хотя и была моложе Виктории, казалось, прожила на этом свете уже тысячу лет.

– Я не знаю, где Ральф, – произнесла Виктория. – И я не знаю, что мне делать.

Ответ Дебс был взвешенным и хладнокровным, именно этого и ожидала Виктория.

– Он поехал к другу, немного выпил и заснул, забыв позвонить. Вернется утром, поджав хвост и страдая от похмелья.

Дебс права. Возможно, сейчас Ральф храпит на чьем-нибудь диване. И все же… Виктория взяла телефон и позвонила. Снова тишина. «Позвони мне», – написала она. Тоже никакой реакции.

Она не могла уснуть, поэтому включила радио и слушала рассказ об уроках правильного питания в китайских школах. В какой-то момент Виктория задремала, но ее разбудили громкие пугающие звуки – учительница с выражением читала какую-то историю на уроке чтения в Индии.

Она выключила радио и легла на спину, уставившись в темноту. Ей казалось, будто в целом мире не спит она одна… Это напомнило ей о времени сразу после рождения Ральфа и Саломеи. Ральф очень плохо спал, и пока ему не исполнился год, постоянно просыпался по ночам. Закутавшись в теплый халат, Виктория на цыпочках шла в маленькую комнату в передней части дома, где сейчас детская Саломеи, и брала сына из колыбели. Когда Лео находился дома, она всегда старалась вести себя тихо, чтобы не разбудить его.

Ральф был большим крепким малышом с густыми темными волосами. Она помнила его сладкий младенческий аромат, смешанный с запахом талька и крема под подгузник. Когда подходила к нему, он был уже красным от крика и очень недовольным, что проснулся в одиночестве. Обычно Виктория оставляла дверь приоткрытой, чтобы в комнату попадало немного света с лестницы – малыш не должен был думать, что уже утро, а ей нужен был свет для того, чтобы его видеть, – и садилась в деревянное кресло-качалку.

Расстегнув пуговицы на ночной рубашке, Виктория прикладывала его к груди, тихонько раскачиваясь взад и вперед, пока он сосал. Его дыхание замедлялось, он обмякал всем телом и становился тяжелым. Но стоило ей поднести мизинец к его ротику, чтобы забрать грудь, он сразу открывал глаза и принимался недовольно кричать.

Виктория вздохнула от этих приятных, смешанных с грустью воспоминаний. Часто она сдавалась и готова была служить этому крошечному тирану. Откинувшись на спинку кресла, засыпала, настолько уставшая, что не просыпалась даже, когда ее голова падала на грудь. Вскоре, открыв глаза, Виктория чувствовала, что у нее затекла шея и по щеке стекает слюна. А малыш, так и не отпустив грудь, шевелил губами, высасывая молоко и вместе с ним, казалось, всю энергию из ее онемевшего от одной позы тела. В такие моменты ей очень хотелось пить, а во рту было сухо. И тогда, как и сейчас, Виктории казалось, будто жизнь вокруг замерла, покрытая темнотой, приглушившая все звуки. И она ждала рассвета, который прогнал бы темноту и вернул к жизни весь мир, и мечтала выпить чашку теплого чая с молоком.

Виктория лежала, погрузившись в свои мысли, когда в двери вдруг повернулся ключ. Часы на радиоприемнике показывали половину третьего ночи. Она быстро поднялась и побежала вниз по лестнице. Ее сердце готово было выскочить из груди. А в холле Ральф уже снимал обувь. Она остановилась на нижней ступеньке, глядя на него, своего любимого мальчика. Ей хотелось расцеловать его, накормить, искупать, одеть в чистую выглаженную пижаму и уложить спать.

– Где ты был? – спросила Виктория.

– У друга.

– А почему не позвонил?

Она приняла сына в свои объятия. Он был напряжен и казался очень хрупким, но позволил ей прижаться к его груди на пару секунд и отстранился. Неважно, что сын не обнял ее в ответ, ей и этого было достаточно.

– Прости меня за то, что я тебе наговорил.

– Забудь об этом. – Голос Виктории дрожал. – Я тоже виновата перед тобой. Хочешь, сделаю какао или чашку чая?

– Просто воды, – произнес Ральф и направился в кухню вслед за матерью.

Ее сердце трепетало. В нем произошли какие-то неуловимые изменения, и у Виктории возникло ощущение, будто сын что-то скрывает. Она надеялась, что он успокоит ее.

– У кого ты был?

– Ты не знаешь, – отозвался он.

Среда, 6 января

Дон в повседневной одежде. Он напряжен немного меньше, хотя, когда садится, все равно вытягивает подбородок в сторону, в присущей ему нервной манере. Кейт выглядит уставшей. Ее светлые волосы давно не мыты, и она в той же непривлекательной черной водолазке с прилипшей к ней шерстью. Кейт нанесла легкий макияж, но переборщила с румянами и размазала голубые тени. «Вот что происходит с мамами маленьких детей», – подумала Виктория, вспомнив, как сама падала без сил. Дон же, наоборот, радостный и оживленный. В темно-синих брюках, накрахмаленной белой сорочке с расстегнутым воротником и в куртке-блузоне насыщенного черного цвета. «Как вы провели Рождество и Новый год?» – интересуется Виктория. Кейт ждет, пока ответит муж, и это хороший знак. В прошлый раз она раздраженно вмешивалась в разговор при любой возможности. Дон признает, что Кейт было тяжело: у одного из малышей возникла легочная инфекция и он много капризничал. Становится ясно, что их отношения вернулись в прежнее русло. Консультация начинается достаточно спокойно. Дон заявляет, что больше не общался с той, другой, женщиной. Но потом поворачивается к Кейт. «Я не понимаю, почему ты боишься за наши отношения, – произносит он, вытягивая шею. – Я же говорил тебе, что она ничего для меня не значит. Это была глупая ошибка!»

Кейт напрягается, ее голубые глаза мечут молнии. «Почему ты никак не поймешь своей тупой головой, что из-за этого я чувствую себя ненужной? Мне кажется, будто я на вторых ролях – ты развлекаешься с другой, и мне достается лишь скучный усталый Дон, у которого нет сил даже поиграть с детьми, когда он приходит домой с работы». У нее перехватывает дыхание. «Я думала, что мы равны. Но выходит так, что я – рабочая лошадь, которая занимается домом и детьми. Так вот, это меня не устраивает!» Дон сидит рядом с женой. Пытается взять ее за руку, но она вырывается. «Я же уже сказал, что мне очень жаль. Этого больше не случится!» Кейт открывает рот, чтобы ответить, но Виктория произносит: «Я понимаю вас и полагаю, что будет полезно, если мы обсудим, почему у Дона случился роман на стороне. Что послужило причиной? Дон, вы можете нам об этом рассказать?» Виктория смотрит на Кейт и видит в ее глазах ужас. «Да, это тяжело, но вы должны выслушать его. А потом наступит ваша очередь». Кейт кивает.