Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сделаем несколько замечаний относительно места битвы при Этандуне.
Яттенден и Яттон можно исключить сразу, ибо их названия никак не могли произойти от уэссекцкого Этандуне. Согласно сведениям, содержащимся в «Книге Страшного Суда», название беркширского Эддинтона происходит от Eadgife-tun, «город Эадгиву» (промежуточный вариант его имени — Eddevetone), сомерсетского Эдинтона — от Edwinetune, «город Эдвина». Название Хеддинтона в «Книге Страшного Суда» записано как Edintone, но в других ранних источниках в нем присутствует начальное «Н», так что оно, вероятно, означало «город Хеддинга». Только уилтширский Эдинтон фигурирует как Edendone (англо-нормандский вариант древнеанглийского Ethandune) в «Книге Страшного Суда», и как Ethendun в документах XIII века. Король Эдгар в X веке даровал Эдинтон монастырю в Рамси, и, возможно, именно эту королевскую усадьбу Альфред завещал своей жене{61}. Филологические аргументы в пользу отождествления Этандуне с уилтширским Эдинтоном тем более ценны, что доводы военной стратегии, хотя и подтверждают в целом наш вывод, недостаточно убедительны.
Гипотеза{62}, согласно которой Этандуне — это беркширский Эддинтон, расположенный неподалеку от Хангерфорда, а Иглея — одна из берширкских сотен, которая в «Книге Страшного Суда» именуется Эглеи, имеет под собой крайне мало оснований. До беркширского Эддинтона от границ Сомерсета можно добраться за два дня форсированным маршем, а кроме того, Беркшир, принявший на себя основной удар в военных кампаниях 871 года, в 878 году оставался в стороне от происходящего.
Предположение о том, что битва происходила в окрестностях уилтширского Хеддинтона кажется гораздо более правдоподобным{63}. Если отождествить «Камень Эгберта» с Брикстон Дейврил в окрестностях Уэрминстера, тогда за Иглею можно принять Хайлей Коммон возле Мелкшема, и, соответственно, место битвы оказывается расположенным на римской дороге, ведущей из Мальборо в Бат, на Даунс, напротив Чипенгема. Главное возражение против этой версии состоит в том, что Хеддинтон достаточно удален от Сомерсета и в данном случае приходится предполагать, что войско данов стояло на севере, в Чипенгеме. Гутрум, действительно, продолжал использовать Чипенгем в качестве основного лагеря, до того как ушел в Киренчестер. Но Альфред, очевидно, стоял лагерем на Этелни, и поскольку всю весну 878 года между данами и уэссекцами происходили стычки, маловероятно, чтобы в мае основные силы викингов располагались в пятидесяти милях от сомерсетских болот. Этой неувязки можно избежать, если идентифицировать Этандун с Эдинтоном на Полден Хиллс{64}, но при этом непонятно, что такое Иглея. Кроме того, в этом случае приходится предположить, что Альфред, встретившись с войсками, собравшимися из скиров, двинулся в обратный путь и предпринял со своими людьми долгий и трудный двухдневный переход через Селвуд к Батлей или Эдгарлей у подножия Гластонбери Тор (которые, предположительно, отождествяют с Игле-ей), далее вверх по северному склону Полден Хиллс и затем по гряде к возвышенности над Эдинтоном. Сторонники этой гипотезы также вынуждены считать, что укрепления, которые обороняли даны после битвы, — это Бриджуотер либо Даунэнд на Полдене{65}.
Если принять версию Камдена, утверждавшего, что битва при Этандуне разыгралась в окрестностях уилтширского Эдинтона, то место сражения оказывается примерно на полпути между Чипенгемом и пунктом сбора уэссекцкой армии на границе Сомерсета. Кроме того, оно находится в королевских владениях и по рельефу вполне соответствует тактике данов, напоминая, и весьма значительно, ландшафт в окрестностях Эшдаун.
Антиквары, соотнося победоносное сражение с этим местом, вероятно, руководствовались тем, что на склоне мелового холма, чуть ниже Браттон Кастл, примерно в миле от Эдинтона вырезана фигура Белого Коня. Она усовершенствована ныне до потери всякого сходства с первоначальным примитивным изображением, но тем не менее ее родство с Белым Конем на Эшдауне не вызывает сомнений, и традиция связывает обе эти фигуры с победами над данами.
Глава VII
МИРНЫЕ ПОБЕДЫ
I. Государство
Альфред сохранил Англию для англов. Теперь ему предстояло исполнить более сложную, но и более приятную обязанность: править в отвоеванной земле. Как можно заключить из скупых сообщений источников, из-за войн с данами в стране воцарился полнейший беспорядок. Монастыри и церкви, как утверждал сам король, были «все разграблены и сожжены». Поля оскудели и превратились в пустоши, молодые люди росли во мраке невежества и беззаконий. Войскам не хватало организованности и дисциплины, требовалось поддержать Церковь и вернуть силу законам.
Вся дальнейшая жизнь Альфреда, равно как и письменные памятники, в которых он формулировал свои намерения и цели, свидетельствуют о том, что он подходил к решению стоящих перед ним проблем с трезвыми мерками государственного деятеля и в проведении собственной политики соблюдал твердость и последовательность. Представления Альфреда о государстве и общественном служении были вполне традиционными. Он принадлежал своей эпохе. Альфред усвоил политическую философию Отцов Церкви в том виде, в каком ее излагали мыслители того времени. Единственная и главная его заслуга, благодаря которой он вполне справедливо остался в памяти веков, заключается в том, что он защитил свой народ, а затем истолковал для него таинства Дома Жизни. Он не просто переводил на народный язык книги, но и перелагал заключенные в них высокие примеры и моральные установления так, чтобы они стали понятны всем.
Альфред чистосердечно и искренне старался соответствовать образу совершенного короля, каким он представлялся людям IX века. Здесь уместно вспомнить известнейшее речение из альфредовского перевода «Утешения философией» Боэция:
«Мне нужны орудия и материал [пишет Альфред, дополняя оригинал], дабы заниматься своим делом, которое состоит в том, что я должен держать и направлять кормило власти, вверенной мне, твердо и как надлежит… я всегда желал прожить жизнь достойно, а после смерти оставить по себе добрую память своими делами»{66}.
Глаголы steoran и reccan, которыми король пользуется, описывая деятельность властителя, вероятно, являются отсылкой к выполненному им ранее переводу «Обязанностей пастыря» Папы Григория Великого: в этом сочинении заботы правителя сравниваются с бурей разума, влекущей ковчег сердца по волнам мысли; шторм швыряет его из стороны в сторону в узких проливах слов и деяний, и лишь мастерство кормчего может спасти корабль от