неминуемого крушения среди огромных скал{67}. В «Утешении» Философия именует Господа «стойким правителем и кормчим, кормилом и рулем», направляющим и ведущим всех живых существ, как умелый кормчий ведет свое судно{68}. Ассер сравнивает Альфреда с опытным кормчим, который направляет драгоценный корабль государства к тихой гавани, хотя команда устала, а море жизни бушует с неиссякающей силой{69}.

Популярный в Средневековье образ «корабля государства» или «ковчега Церкви», бороздящего бурные и опасные воды этого мира, обретал особые силу и смысл для уэссекцкого короля, всей душой любившего море, который полагал, что обязанности правителя возложены на него свыше, и считал своим долгом использовать доверенную ему королевскую власть на благо всех людей. В этом Альфред опять-таки в точности следовал воззрениям современных ему христианских политических мыслителей, опиравшихся, в свою очередь, на более древнюю традицию.

Представление о том, что истинный король — это справедливый властитель, одно из основных и общепризнанных положений средневековой политической доктрины, несомненно, во многом обязано своим возникновением этимологической связи латинского существительного rex (царь, король) с глаголом regere (править) и прилагательным rectus (правильный, прямой). Гораций, писавший еще до Рождества Христова, рассказывает, как мальчики, играя, повторяли присловье: «Rex eris … si recte facies» (Ты станешь царем, если делаешь правильно), и та же сентенция прозвучит чуть иначе в XVIII веке в стихотворении Поупа:

Yet ev’ry child another song will sing:

Virtue, brave boys! ‘tis Virtue makes a King[37].

Блаженный Августин и Григорий Великий развили античную концепцию королевской власти, наполнив ее христианским содержанием, и в таком виде она стала известна средневековым мыслителям — главным образом благодаря тому, что была изложена в двух самых знаменитых сочинениях VII века: «Началах» (или «Этимологиях») и «Речениях» Исидора Севильского. Короли, объясняет Исидор, называются так потому, что они правят (reges a regendo vocati), но тот не правит, кто не способен исправлять (поп regit qui non corrigit). Король, поступающий справедливо и правильно, по праву носит это имя, дурной король не достоин его. Главные добродетели короля — справедливость и «благочестие» или «милосердие» (pietas){70}, при этом «благочестие» ценится больше, ибо справедливость сама по себе жестока. Терминологию Исидора взяли на вооружение авторы политических трактатов VIII–IX веков — Алкуин, друг Карла Великого, Рабан Мавр, автор назидательного сочинения о миропорядке, Иона Орлеанский, Седулий Скот и Гинкмар Реймский. Их труды об управлении государством, «Зерцала государей», предназначавшиеся молодым властителям каролингской династии, появились незадолго до того, как Альфред стал королем. Гинкмар, архиепископ Реймский, один из самых уважаемых и авторитетных людей своего времени, дожил до 882 года, и Альфред ребенком, должно быть, видел его в 856 году в Париже: архиепископ проводил брачную церемонию Этельвульфа, короля Уэссекса, и Юдифи, дочери Карла Лысого.

Основные положения политической доктрины, сформулированной образованными и могущественными церковными иерархами, повторялись из раза в раз в имперских капитуляриях и декретах церковных Соборов. Для этих мыслителей Церковь и государство были неразрывно связаны, король или император выступал как наместник Господа, правящий с Его дозволения. Они возводили свое учение к Отцам Церкви, в частности, к святому Исидору Севильскому, Григорию Великому и блаженному Августину, и к еще более древним временам — к апостолам Петру и Павлу и создателям Ветхого Завета. Их представления о королевской власти были простыми и возвышенными. Наместник Бога должен властвовать справедливо; желая управлять другими, он должен держать в узде себя; должен нести мир своему народу, защищать слабых, облегчать тяготы бедняков и наводить ужас на злодеев и дурных людей. Власть справедливого короля, пишет Седулий Скот, зиждется на восьми столпах: искренности, терпении, щедрости, красноречии, исправлении зла, поощрении всего доброго, необременительных налогах и равноправии богатых и бедных перед судом.

Эта последовательная и хорошо разработанная концепция монархии оказала сильное влияние на Альфреда, однако в его сознании она соединялась с иными воззрениями, заимствованными из древней германской традиции. Древнеанглийское cyning, король, указывает скорее на происхождение, чем на деятельность[38], и напоминает нам о том, сколь значимым политическим фактором являлись родственные связи в те времена, когда король был в большей мере патриархом, нежели государственным деятелем. Его исконное право на власть, его авторитет и достоинство определялись благородством крови, и он получал свой титул в силу Божественного происхождения.

Германский cyning был повелителем своего народа, он выступал как hlaford, дающий хлеб, как theoden, предводитель theod, племени или рода, и как drihten — наименование, которое позднее стало употребляться только по отношению к Богу, властелину всего сущего. Соответственно, cyning имел тесные личные связи со своими подданными. Само его положение старейшины, главы рода, предполагало, что он является их предводителем и защитником, а они — его соратниками и помощниками.

В воззрениях Альфреда на королевскую власть и обязанности правителя присутствуют обе составляющие. Переводя латинское rex древнеанглийским cyning, он придавал германскому термину более глубокий смысл, обогащал новым кругом значений, почерпнутых из римских, иудейских и христианских источников. Он воспринимал королевскую власть как дарованную ему Господом и полагал, что у него есть свое, особое предназначение в этом мире. Как и Цицерон за много веков до него, Альфред признавал, что несправедливый властитель подобен дикому зверю, «друзья и недруги едва ли заботят его больше, чем бешеного пса»{71}. Он видел всю пустоту и суетность пышных церемоний и знал, что дурной король, лишившись королевских регалий и того могущества, которое дает ему его титул, оказывается ничем не лучше любого из своих тэнов, а порой и «ничтожней их»{72}. «Каждому известно, — писал Альфред, — что все люди произошли от одного отца и одной матери… Подлинное благородство — это благородство души, а не плоти»{73}.

Но наряду с подобными философскими и христианскими сентенциями в суждениях Альфреда слышен отзвук древних традиций. Хотя он и называет греков «глупым племенем» из-за того, что они почитают верховным божеством Юпитера только в силу его принадлежности царскому роду и когда-то, не зная богов, поклонялись вместо них своим царям{74}, сам Альфред, похоже, не сомневался в том, что его собственная родословная восходит к богам и героям его народа. Королевская генеалогия, в которой род Альфреда возводится к Водану и Геату, не только присутствует в Паркеровской рукописи Англосаксонской хроники, но и была заимствована оттуда Ассером, а перечень властителей, предков Альфреда, начиная с Кердика, прилагается и к Хронике и к древнеанглийскому переводу «Церковной истории» Беды.

В преамбуле к «Правде Альфреда» выражены со всей ясностью ощущение преемственности, характерное для обычного права, и