Или Атридов.

В кухне двое слуг со связанными руками и ногами стоят на коленях подле мешков с ячменем в тусклом свете единственной лампы. Раздетые по пояс, они дрожат, уперев взгляд в пол. Тимандра подходит и пинает их. Они поднимают головы, их темные глаза блестят, кожа на скулах натянута. Их лица уже напоминают черепа.

– Где женщины? – спрашивает Клитемнестра. На деревянном столе рассыпан миндаль и фундук, словно кто-то бросил их в спешке. Перезрелые абрикосы в миске источают сладкий, гнилостный запах.

– Никого нет, – отвечает Тимандра, крепко сжимая рукоять своего бронзового меча. – Я обо всем позаботилась.

Слуги глядят на нее с ужасом и мольбой. Она замечает следы запекшийся крови на их руках и гадает: это Тимандра избила их, перед тем как привести сюда, или же кто-то другой?

– Расскажите моей сестре то же, что вы сказали мне, – приказывает Тимандра. В ее голосе нет ни капли тепла. Сейчас она совсем не похожа на себя. – Как вы оказались с меонским царем, когда он умер?

Клитемнестра стоит не шевелясь. Ненависть пускает в ней корни. Она замечает ту же ненависть на лице сестры, а под ней что-то еще, вздувается, как волдырь. Будь здесь ее брат, Тимандре не пришлось бы этого делать, но Кастор сейчас далеко за морем, следует за устремлениями какого-то другого героя.

– Царь отдал нам приказ, – шепчет один из слуг надломленным, скрипучим голосом. – У нас не было выбора.

Она знает, что ей следует их пожалеть. Их существование состоит из чужих приказов и постоянных страданий, их жизнь похожа на плот, швыряемый волнами. Но когда ты сломлен болью и не можешь отомстить тем, кто ее причинил, проще всего обратить свой гнев на самых слабых, тех, кто не может себя защитить. Так и устроен мир: разгневанные боги подчиняют своей воле нимф и людей, герои пользуются своим преимуществом над более слабыми мужами и женщинами, а цари и царевичи выплескивают свой гнев на рабов.

Клитемнестра не хочет быть такой. Ее переполняет ненависть, но она не кровожадна. Что толку пинать и бить илотов? Чтобы сделать их последние мгновения невыносимыми? Пусть их смерть будет быстрой.

Она глядит в исполненные ярости глаза сестры и кивает. Тимандра с клинком в руках заходит слугам за спину. Илоты уже молятся: их слова несутся быстро, словно тени по поверхности воды.

– Боги не найдут вас здесь, – говорит Клитемнестра.

У них остается лишь одно мгновение, чтобы поднять глаза и, сцепив руки, открыть рты для последней мольбы, а затем Тимандра перерезает им горло.

Вечером, когда темнота накрывает долину подобно океанской волне, Тиндарей посылает за ней. Густо льет дождь, ветер мечется и завывает. Скоро Еврот разольется и затопит берега на несколько недель.

– Я пойду с тобой, – говорит Елена, закалывая пурпурный хитон на спине Клитемнестры золотой застежкой. Она весь день не находила себе места, мерила шагами комнату и выводила пятна с платья Тимандры. У сестры под ногтями засохла кровь, и Елена оттирала их с такой силой, будто пыталась содрать.

– Я пойду одна, – отвечает Клитемнестра.

– Отец наверняка знает, что это сделала я, – хмурясь, говорит Тимандра. – Зачем вызывать тебя?

– Может, он хочет попросить прощения? – тихо произносит Елена.

Клитемнестра качает головой. Ее люди ничего не знают о прощении. Они знают о почитании, величии, красоте – силах, что сияют, подобно пламени, и освещая землю. А рядом с ними угрожающими тенями таятся позор, бесчестие, отмщение и нить мойры, неразрывно связующая вину и наказание.

Она берет сестер за руки и чувствует их тепло.

– Ждите меня здесь.

Отец встречает ее в сводчатом зале, звуки ее шагов отдаются эхом, ногти больно впиваются в ладони. Ей больно видеть отца после стольких дней взаперти. Ей кажется, будто она видит перед собой давно утраченную жизнь. Человек, сидящий перед ней на троне, вполне мог бы быть каким-то незнакомцем, а не отцом, который учил ее ходить, сражаться, править. Рядом с ним сидит Леда, черный хитон слишком велик для ее худощавой фигуры. На большом столе перед ними амфоры, пшеничные лепешки, свинина на вертелах. Клитемнестра чувствует запах вина, оливок и страха.

Леда заговаривает первой:

– Мертвые илоты на кухне. – Она останавливается и глубоко вздыхает, словно не в силах подобрать слова. – Их убила твоя сестра.

Клитемнестра как будто не слышит сказанного матерью и не сводит глаз с Тиндарея. На его лице застыло отстраненное, непроницаемое выражение. Она ищет в нем хоть какой-то намек на нежность или теплоту, но его черты безжизненны, как промерзшая зимой земля.

– Ты сделала Тимандру убийцей, – говорит Леда. У нее красные глаза – должно быть, она плакала. – Ей всего четырнадцать.

Она спартанка. Если я сделала ее убийцей, то что сделал отец, который приказал ей разбить лицо Хризанты? А жрица, которая рассекла ей спину кнутом?

Тиндарей ерзает на троне, словно прочитав ее мысли.

– Тимандра достаточно сильна, чтобы вынести это бремя. Но эти рабы исполняли приказ, Клитемнестра. Ты не имела права отнимать их жизни.

Вопль, звучащий у нее в голове, пытается прорваться наружу. Она выплевывает каждое слово, точно яд:

– И ты сидишь здесь и рассказываешь мне о жизнях, которые нельзя отнимать, после того как сам помог чудовищу убить твоего внука?

– Агамемнон и Менелай наши гости, – бесстрастно отвечает Тиндарей. – К ним дóлжно относиться с уважением.

– Они не выказали никакого уважения к нам, – отвечает Леда. Она поднимает взгляд и смотрит в глаза дочери. Клитемнестра пытается понять, чью сторону она заняла.

– Агамемнон выказал неуважение к чужеземцу, а не к нам, – отвечает Тиндарей. – Он эллин, а значит – наш союзник.

– Он зарезал твоего внука! – выкрикивает Клитемнестра.

Тиндарей опускает взгляд на свои руки. Когда он заговаривает, его голос чуть заметно дрожит:

– Я хотел сохранить жизнь ребенку.

Для Клитемнестры эти слова еще хуже, чем его безразличие. Он полагает, что теперь она его простит? Он рассчитывал, что Атриды сдержат слово?

– Ты царь, – отчеканивает она. – Если ты хочешь чего-то, ты этого требуешь.

– Ты еще молода, – говорит Тиндарей, – и не понимаешь, что иногда приходится идти против своей воли. Это моя вина, что я не смог тебя этому научить. Я всегда давал тебе слишком много свободы.

– Мне не нужно, чтобы ты давал мне мою свободу, – говорит Клитемнестра. – Я и так свободна. А ты – нет. Теперь ты игрушка Агамемнона, потому что ты слаб.

– Твой муж был слаб, – холодно отвечает Тиндарей.

– Тантал был хорошим мужем, добрым. Но тебе этого не понять, потому что в твоем мире могут жить только