– А теперь ты уезжаешь, и я это заслужила. Я всё это заслужила. Я вышла за него, потому что была глупа… Я завидовала тебе. И Тиндарей сказал мне выходить за него. Когда Пенелопа приходила, чтобы меня отговорить, он сказал, что она просто мне завидует…

Малыш начинает тихонько плакать, Тантал его успокаивает.

– Не нужно оправдываться, Елена, – говорит он. – Что сделано, то сделано.

– Я не дам тебя в обиду, – говорит Клитемнестра. – Я поговорю с ними. Я положу этому конец.

Она притягивает сестру к себе, и Елена сворачивается комочком в ее объятиях. Она тихонько всхлипывает, а когда успокаивается, то вытирает лицо и поднимается на ноги.

– Мне нужно идти, иначе он заметит.

Клитемнестра спешно преграждает ей путь.

– Ты не можешь вернуться к нему.

– Я должна. – Елена одаривает сестру слабой улыбкой, ее щеки всё еще блестят от слез. – Он ничего мне не сделает. Он спит.

Она опрометью выбегает из комнаты и растворяется во мраке коридора.

Когда Тантал засыпает – с малышом, свернувшимся у него в руках, Клитемнестра подходит к окну. Капли дождя бьют по земле, как руки музыканта по тимпану; их ритм напоминает песни в честь богов.

Никто прежде не причинял боль ее сестре, не поплатившись за это. Удивительно, насколько сама Клитемнестра невосприимчива к боли, если это не боль Елены. Почему она может снести свою собственную, но не может стерпеть сестрину? Наверное, потому, что ей кажется, будто Елена не сможет ее вынести. Она представляет, как Менелай заносит руку, чтобы ее ударить, а Елена прикрывается руками, словно птичка, что пытается спрятаться за своими крылышками. Это видение расползается по ней, начинает гноиться, пока она не забывает, как дышать, а всё ее тело не напрягается, точно сжатый кулак.

Елена ввязалась в слишком опасную игру. Но вся эта ложь, эти секреты, угрозы и игры должны закончиться. Я положу им конец.

12. Птица со сломанными крыльями

Клитемнестра просыпается, когда солнце уже высоко, каждая частичка ее тела напряжена в ожидании исполнения замысла. Воздух после шторма свеж, день будет ясный. Она надевает тонкий коричневый хитон и подвязывает волосы. Тантал с малышом спят на другом конце кровати. Ее семья. Она легонько трясет Тантала за плечо и, когда он открывает свои бирюзовые глаза, шепотом говорит: «Побудь сегодня с ребенком».

– Куда ты собралась? – говорит он, моментально стряхнув остатки сна и насупившись. – Не наделай глупостей, Клитемнестра.

Она улыбается и подходит к нему, чтобы еще раз поцеловать на прощание.

– Не волнуйся обо мне. Присмотри за малышом.

Она идет по полупустым коридорам, беззвучно ступая босыми ногами по каменному полу. Проходит мимо двух пожилых служанок, несущих мертвых кур, и мимо Киниски, которая проносится в противоположный конец дворца, не говоря ни слова. Она слышит громкую болтовню женщин, идущих из деревни, мольбы какого-то семейства, пытающегося попасть в мегарон, чтобы поговорить с царем. Она не обращает на них внимания и продолжает идти мимо купален, тесных кладовых и дальше по широкому коридору, ведущему к трапезной.

Она всё продумала прошлой ночью, пока лежала без сна и таращилась в потолок. Сначала она хотела поговорить с Менелаем, но потом поняла, что это будет неверный ход. Нет смысла промывать рану, если заноза продолжает сидеть внутри и источать яд. Нужно разрезать кожу и извлечь ее, пока яд не поразил всё вокруг. А Менелай не заноза, он всего лишь делает то, что говорит ему брат. Ей нужно разобраться с Агамемноном.

Она находит его в трапезной, одного, свет из окон мягко льется на его высокую фигуру. Он сидит во главе стола, на месте ее отца, и попивает красное вино из расписного сосуда. При ее приближении он поднимает глаза. Если он и удивлен ее появлением, то не показывает этого. Она молча останавливается, и на мгновение ее с головой накрывает чувство, что ей нужно как можно скорее бежать к своему малышу и защитить его. Но она никогда не бежит от ссоры.

– Ты хочешь мне что-то сказать, – замечает Агамемнон с полуулыбкой. Улыбка на его жестком лице не сулит ничего хорошего. – Так говори.

– Твой брат поднял руку на мою сестру. – Ее тон не выражает никаких эмоций, она много раз слышала, как Тиндарей использует в споре этот прием. – Если он сделает так еще раз, он за это заплатит.

Агамемнона, похоже, забавляют ее слова. Он берет со стола несколько забытых кем-то виноградин.

– То, что мой брат делает с твоей сестрой, тебя не касается. Она теперь принадлежит ему, – говорит он и засовывает ягоду в рот.

Она бросает взгляд на клинок у него на поясе.

– Нет, не принадлежит.

– Твой отец говорит, что с тобой иногда бывает сложно. Что ты не знаешь своего места. – Его слова потрясают ее. Зачем отцу говорить такое Агамемнону? Он сверлит ее ледяным взглядом. – Надо полагать, твоему мужу-чужеземцу такое по нраву, но здесь женщины не разговаривают с царями подобным образом.

Клитемнестра выхватывает виноградины из его руки и швыряет на пол. Они разлетаются, забрызгивая стены пурпурным соком. Ему нужно усвоить, что я разговариваю так, как хочу.

– Если я увижу хоть один синяк на теле моей сестры… – Ее голос дребезжит от ярости. – Я убью вас обоих и разделаю, как дохлую рыбу.

Агамемнон глядит на брызги сока и затем в одно мгновение хватает кинжал, а другой рукой толкает Клитемнестру на стол. Она чувствует холодное лезвие на шее, а под плечами – опрокинутую амфору, из которой по столу растекается вино, пропитывая ее волосы.

Она кусает Агамемнона за руку, чувствует, как теплая кровь струится по зубам. Он не выпускает ее, и тогда она ударяет его в пах. Агамемнон отшатывается, и она, выпрямившись, толкает его на пол. Он не падает, лишь пошатывается, всё еще крепко сжимая в руке кинжал. Клитемнестра хватает опрокинутую амфору и швыряет в него. Он пригибается и уворачивается. Они не сводят друг с друга глаз. Затем Агамемнон переводит взгляд на свою руку – глядит на нее так, словно она ему не принадлежит. От увиденного он разражается смехом. Она бросается на него, но Агамемнон оказывается быстрее и успевает схватить ее за горло.

– Знай свое место среди мужей, Клитемнестра, – говорит он, его слова как удары хлыста. – Ты слишком заносчива, слишком надменна.

Она чувствует, как у нее багровеет лицо, а в легких кончается воздух.

– Если убьешь меня, – хрипит она, – значит, ты такой же.

Он убирает руку. Она