– Если Вам придется видеться так, урывками. Раз в несколько лет… Я думаю, что это только первая стадия, первый период настоящей любви.

– Но я не знаю, можно ли это назвать «любовью». Впрочем, верно, в «первом периоде» это всегда так бывает.

– Да. Это так бывает всегда (с грустной улыбкой). Мне жаль, что Вы утратите Вашу жизнерадостность.

– Я не думаю. Я со слишком большой радостью принимаю все, что ни посылает мне жизнь. Может, разница в словах: я называю счастием то, что другие называют страданием, болью».

Макс тоже мучается от неопределенности своего чувства: он не знает – что это. Возвышенная любовь, в которой нет места чувственному и земному в его привычном понимании. Или он все же ошибается? Их разговоры напоминают странные диалоги, когда они пытаются понять, что они чувствуют и почему. И оба боятся ошибиться… А время идет…

(Из дневника Волошина)

Что-то все тянется, что-то не может кончиться.

Я каждый раз прихожу к Маргарите Васильевне с чувством обязанности. Мы вчера долго сидели. Все не говорилось. «Вы совершенно мертвый… Зачем Вы приходите? Вы не слушаете, когда я говорю. Я не понимаю…

Потом мы перешли в другую комнату.

«Я ни о чем не могу говорить, кроме того, что было. Кто из нас умер, а кто жив? Или мы по очереди умирали? Мне кажется, что со мной повторяется “Случай с господином Вальдемаром”. Может быть, этой весной я была только загипнотизированный труп. Впрочем, я не знаю. У меня столько гипотез поднялось. И каждая была так вероятна. Мне кажется, что мы оба во власти какой-то большой силы, которая закружила нас в медленном водовороте и то сталкивает нас, то разделяет снова. <…>

– Скажите, как вы чувствовали прошлой весной? Самый острый момент для меня был тогда, перед отъездом в Париж.

– Перед Вашим отъездом в Париж я была тогда страшно одинока в Москве. Вы были единственным светлым лучом. Прошлой весной я была совершенно равнодушна. Мне было приятно и весело, что Вы здесь, но я была мертва. А теперь, когда я жива, я чувствовала, что Вы ушли… Я все время… Вы мне ужасно не нравились, и я чувствовала в то же время и боль, и привязанность, и грусть, что Вы ушли…

– Эти 2 года я совершенно не был самим собой. Я приехал тогда в первый раз в Москву после самого глубокого кризиса. Я тогда мечтал по Парижу… И вдруг решил ехать на восток, надеть ту маску и сразу успокоился. Теперь я возвратился впервые после двух лет к старой бездумной радости,

Молчание. Я – мгновенным, как проблеск, чувством, что нет человека на свете дороже. Потом опять равнодушие.

– Кажется, поздно…

– Нет. Посидите еще… Можно…

Я бы хотела жить в очень привычной обстановке, чтобы не пугаться, когда просыпаюсь. Мне снятся страшные сны.

Мне бы хотелось, чтобы пришел гигант, взял бы меня на руки и унес. Я бы только глядела в его глаза и только в них видела бы отражение мира… Все доходило бы ко мне только через него. Я бы ему рассказывала сказки, а он бы для меня творил бы новые миры – так, шутя, играя. Неужели этот гигант никогда не придет…

Я думал, что я всегда ведь тоже ждал великого учителя, но он никогда не приходил, и я видел, что я должен творить сам и что другие приходят и спрашивают меня.

Но я не сказал этого».

В прошлый вторник – 22-го – я посвящен в масоны. Завещание. Удар шпагой.

Они оба словно ждут чего-то, не в силах ни разобраться в своих чувствах, ни расстаться друг с другом… И здесь на авансцене появляется Анна Рудольфовна Минцлова, которая сыграла решающую роль в окончательном сближении Маргариты Сабашниковой и Максимилиана Волошина.

ПРИМЕЧАНИЕ.

Об Анне Минцловой нужно сказать особо. Она уже возникала на страницах этой книги в связи с рассказом об Андрее Белом. Но она сама по себе была весьма примечательной фигурой, которая находилась в самом сплетении судеб и событий Серебряного века. О ее жизни до начала двадцатого века известно немногое. Она получила популярность после того, как связала свою жизнь с теософией и стала проводницей в России этих идей. Вскоре она примкнула к доктору Штейнеру и стала поклонницей его учения. Одним из загадочных моментов ее жизни – бесследное исчезновение в начале осени 1910 года. Были разные версии – от вступления в закрытый мистический орден до самоубийства. Больше ее никто не видел.

Анна Минцлова состояла в близких конфиденциальных отношениях как с Волошиным, так и с Маргаритой. Если прочитать письма Анны Минцловой Маргарите Сабашниковой достаточно внимательно, то можно видеть, как она настойчиво подводит ее к Волошину. Об этом пишет и сама Маргарита в своих воспоминаниях.

«В то время в Париже она явилась мне как некая фея, могущая ответить на вопросы, которые меня мучили. С полным доверием я отдавалась ее руководству. Ее расположение ко мне было моим счастьем, рядом с ней все, что во мне только тлело, как будто вспыхивало ярким пламенем. Она посмотрела мою руку и открыла множество великих вещей. В Париж она приехала ради одного теософского собрания, на которое ждали из Индии Анни Безант. Проездом в Берлине она посетила Германскую ветвь Теософского общества и говорила о ее руководителе таинственными намеками, не называя, однако, его имени.

Я познакомила ее с Чуйко и у нее же снова встретилась с Максом. Оба они сразу подпали ее чарам. Рассматривая их руки, она тоже вычитала в них великие судьбы; от этого мы все чувствовали себя высоко вознесенными в своих собственных глазах.

Снова бродили мы по Парижу, но как преобразился Париж в ее присутствии! Она описывала картины прошлого, встававшие перед ее глазами. Однажды в Пале Рояль она описывала нам группы людей из времен, предшествующих революции, так красочно, что я спросила ее, откуда она все это знает. Она назвала несколько писателей, в том числе Гонкуров; я прочитала эти книги, но ничего подобного в них не нашла».

Но в это время Маргарита получает письмо что ей надо уехать из Парижа в Цюрих. «Как не хотелось мне покидать Париж и друзей! Тяжеловесной и скучной показалась мне Швейцария, и я сначала чувствовала себя там очень несчастной».

Как отзвук всех их парижских скитаний, мечтаний, бдений и снов… стихотворение Волошина «В Мастерской».