И жест, чтоб ножик иль тетрадь

Сдержать неловкими руками,

И Вашу шляпку с васильками,

Покатость Ваших детских плеч,

И Вашу медленную речь,

И платье цвета эвкалипта,

И ту же линию в губах,

Что у статуи Таиах,

Царицы древнего Египта,

И в глубине печальных глаз —

Осенний цвет листвы – топаз.

Макс вспоминает как они были в Лувре.

«Может, я все это и выдумал. Мы утром поехали в музей Гимэ. Я сказал на конке: “Мне кажется, что эти три стиха, которые я написал на книге, очень определяют ее содержание. “О, если б нам пройти чрез жизнь одной дорогой”. Из многих выбрать одну. Вечная иллюзия человечества, что не может быть двух истин, и т. д.”.

Мне показалось, что она сделала радостное движение. В музее. Мумии. “Мне кажется, что это должно быть в церквах. Это неприлично в музее”.

– Королева Таиах. Она похожа на Вас.

Я подходил близко. И когда лицо мое приблизилось, мне показалось, что губы ее шевелились. Я ощутил губами холодный мрамор и глубокое потрясение. Сходство громадно <…>».

Волошин хранил рисунок головы царицы, сделанный рукой его подруги. Таиах (Тайа), была женой Аменхотепа III, матерью Эхнатона и свекровью прекрасной Нефертити. Через год Волошин купил в Берлине слепок этого бюста, и с тех пор он сопровождал его в путешествиях. А впоследствии находился в коктебельском доме поэта.

Маргарита испытывает потрясение от прогулок с Максом.

«Из Египта в Грецию – изумление, шок!.. Но рядом со мной Макс, его меткие афоризмы быстро – пожалуй, даже слишком быстро – развеивают мое настроение. Для него это уже привычная гимнастика ума: подбирать, встраивать точные легкие формулы слов, и я льну к его почти ребяческой манере; она защищает меня от разверзшихся бездн минувшего и нынешнего… Он чудесный товарищ, он щедро оделяет меня богатством своих знаний – мемуары, хроники, исторические сочинения…»

В своей любви к Маргори Макс признается в трех стихотворениях. Он говорит, что в них есть «вопросы». Прекрасное окружает Макса и Маргариту. Прекрасное расцветает в их душах. Она просит его написать что-нибудь на ее экземпляре «Евгения Онегина». А у Волошина уже готовы три стихотворения, три признания в любви, те самые: «Сквозь сеть алмазную зазеленел восток…», «Пройдемте по миру как дети…», «Я ждал страданья столько лет…». Но до полного взаимопонимания еще далеко. А Макс нуждается в ясности:

– В тех трех стихах есть вопрос.

– Какой вопрос?

Волошин молчит. Оба рисуют. Потом, уже во дворе Лувра, Маргоря переспрашивает: «Какой вопрос? Вы раньше не задавали вопросов». Макс не находит сил, чтобы выговорить самое главное.

В стихах Волошина в связи с появлением в его жизни Маргариты появляется мотив дороги, которую он хочет пройти вместе с ней…

Сквозь сеть алмазную зазеленел восток.

Вдаль по земле, таинственной и строгой,

Лучатся тысячи тропинок и дорог.

О, если б Нам пройти чрез мир одной дорогой!

Всё видеть, всё понять, всё знать, всё пережить,

Все формы, все цвета вобрать в себя глазами.

Пройти по всей земле горящими ступнями,

Всё воспринять и снова воплотить.

(Из дневника Максимилиана Волошина – 1904–1905 гг.)

10 июня

В музее Трокадеро. «Счастливый, что Вы остаетесь и можете все это рисовать! Мне завидно (сделать номер для “Весов” – текст и рисунки).

Мне бы хотелось вместе с Вами побывать в Италии, во Флоренции, в Сиене, в Орвието».

«Мы будем писать друг другу».

«Я не хочу, чтобы близость между нами оборвалась».

«Нет, мы будем писать не словами, а только рисунками и стихами?»

– Хорошо.

11 июня

<…> Рэдон. В. Гюго. Мы смотрели близко, почти соприкасались головами, В American Art. «Париж без меня больше не будет такой… Здесь-то холодно, а там горячо. Потом все будет одинаково».

Вечером в Булонском лесу «Я его никогда не видала таким… игривым. Это мне нравится.

И я у Вас никогда не слыхала такого тона».

«Как, если представишь себе, что это рассвет, все сразу меняется».

Чувствуя близость плеча, я чувствую все обаяние ласки. На днях я видел во сне, что она держала мою голову в руках и гладила. Лет 7–8 я вечером плакал от отсутствия ласки. Потом привык.

13 июня

Этот день я унесу в груди как большой драгоценный камень. День «грустного счастья». Надрывающего счастья. <…>

Мы сидим в густой влажной траве на перекрестке. Слова сжимаются в горле.

– Я была мертвой, но вокруг меня происходила жизнь. Только поэтому я догадывалась, что я живу. «Я произвожу впечатление – следовательно, я существую». Может быть, кто-нибудь меня выдумал. Меня кто-нибудь соврал. Во всяком случае, про меня соврал художник.

Зачем говорить последнее слово, когда все ясно.

«Пройдемте по миру, как дети».

Я буду помнить этот день так же, как день отъезда из Москвы.

«Вы знаете, что Вы имели на меня громадное влияние. Мне становилось веселее, когда я думала об Вас. Алеша то же самое говорил, когда Вы уезжали. Тот день был очень тяжел для меня. И я почти его не заметила, благодаря Вам.

– Пройдемте вместе по миру.

– Нельзя. Я мертвая – Вы живой. <…>»

И мы, как боги, мы, как дети,

Должны пройти по всей земле,

Должны запутаться во мгле,

Должны ослепнуть в ярком свете,

Терять друг друга на пути,

Страдать, искать и вновь найти…

На следующий день у Волошина был разговор с тетей Маргори – Екатериной Алексеевной.

Разговор с Катериной Алексеевной. М.В. спит. «Мне хотелось снова поговорить с Вами об М.В. Только я не знаю, как с Вами говорить. Вы не должны подумать, что она Вас может полюбить. Она странная. То расположение, которым Вы пользуетесь, это высшее, что Вы можете получить. Она говорила, что ей легко только с двумя людьми: со мною и с Вами. Она как-то нас сравнивала и находила громадное сходство. Только Вам, я боюсь, много придется страдать». – Я все это знаю. Я так же думаю. Но, может, так надо. И я не знаю, любовь ли это… У меня нет желания (это я подумал).

– Ну, а если б она вышла замуж, полюбила другого?

– Я не знаю… Я не представляю себе. Я не могу представить. (На самом деле я представляю и чувствую