искусные кузнецы. — Глаза жреца перебегали от клинка к Шаруру. Он понял, что сейчас на него смотрит сам Энимхурсаг. — Ты не скажешь, откуда этот клинок? Где его выковали?

— Человек, у которого я купил этот кинжал, говорил, помнится, что его изготовили в Аггашере, — ответил Шарур. Аггашер был намного дальше от Имхурсага, чем Зуаб, а, значит, маловероятно, что тамошние жители знаются с Энимхурсагом и его жрецами. Агашшер пребывал под властью своей богини, и вряд ли мог вызвать подозрения бритоголового.

— Аггашер, говоришь? — Жрец покачал кинжал на ладони. — Да, может быть. Изделия из металла не позволяют обнаружить прикосновения бога. Но металл полезен, иначе его бы давно запретили. Возможно, со временем все равно запретят. — Шарур не знал, излагает ли жрец собственные соображения, или его устами говорит Энимхурсаг? Так что не весь пот, стекающий по спине Шарура, был вызван дневной жарой. А жрец продолжал: — Мне нужен хороший клинок, зуабиец. На сколько ты захочешь меня обокрасть за вот этот?

Вот тут Шарур пустил в ход все свои способности торговаться. Он не хотел рисковать, привлекая к себе внимание Энимхурсага, но торговец в нем не мог не раскрутить покупателя на приличное количество серебра. Впрочем, в Гибиле он получил бы не меньше.

По рыночной площади шлялся разносчик пива. Шарур с удовольствием выпил кружку. К его удивлению, пиво было не хуже, а может, и получше гибильского. Он вообще не думал, что в Имхурсаге найдется что-то лучшее, чем в родном городе.

Он вернул глиняную кружку продавцу и заметил рядом со своим прилавком двоих чужеземцев, явно из Алашкурру. Оба изнывали под местным солнцем в своих тяжелых шерстяных туниках. Один из них цветом кожи походил на человека Кудурру; другой был румян и светловолос, в отличие от своего черноволосого товарища.

— Взгляни, прекрасные клинки, — сказал белокурый спутнику на языке горцев. Шарур стоял неподвижно, как камень, всем своим видом давая понять, что не понимает разговора. Горец продолжал: — Похоже на гибильскую работу.

Его спутник фыркнул.

— Шутишь, Лувияс? Только не в этом городе. Гибил и Имхурсаг враждуют. Тамошние торговцы сюда ни ногой.

— Знаешь, Пилиум, я с ходу отличаю клинки из Гибила, стоит мне их увидеть. — Горец повернулся к Шаруру и спросил на языке междуречья: — Ты, торговец. Откуда эти мечи? Какой город они считают своим домом?

Шарур с поклоном ответил:

— Я получил эти клинки в Зуабе. Человек, который мне их продал, говорил, что их сделали в Аггашере. — На случай, если Энимхурсаг слышит их, он решил придерживаться той же версии, которую излагал жрецу.

— Вот видишь? — сказал Пилиум. — Аггашер, а не Гибил.

На что Лувияс ответил со смехом:

— В Зуабе тебе продадут чужую голову, и заставят поверить, что она твоя собственная. Если бы бог Зуаба не был богом воров, его люди давно украли бы драгоценности из его ушей.

Шаруру не просто было делать вид, что он не понимает гостей из Алашкурри. Он, как и Лувияс, был невысокого мнения о Зуабе, видимо, алашкуррец знал, о чем говорил. Его спутник спокойно кивнул:

— Может, и так; главное, на вид клинки очень неплохие. Давай спросим, что он хочет за них?

— Не сейчас, — предложил Лувияс. — Он уже заметил, что мы заинтересовались, поэтому заломит цену. Вернемся завтра, тогда и поторгуемся. Ты же видишь, он — мелкий торговец, товаров у него немного. Уверяю тебя, завтра он будет сговорчивее.

Его товарищ шутливо поклонился.

— Признаю твою мудрость.

Шарур тоже так считал, вот только Лувияс не подумал, что случайно встреченный на рыночной площади торговец знает язык горцев. Оба покупателя довольно пренебрежительно отозвались об остальных товарах. Шарур все равно собирался заночевать в Имхурсаге; местный бог пока не проявлял к нему особой ненависти, а Шарур во что бы то ни стало должен получить ответы на вопросы, поставленные лугалом. Теперь у него появилась надежда получить некоторые из этих ответов даже раньше, чем ожидал.

Постоялый двор, который он облюбовал для ночлега, в Алашкурру посчитали бы бедным, а в Гибиле — презренным. Там было темно и грязно. Еда — между плохой и очень плохой. Комната, показанная хозяином, тесная, вонючая и битком набита клопами. Так что Шарур почел за благо отнести свои мешки с товарами в конюшню и улегся на соломе рядом со своим ослом.

Трактирщик наотрез отказался возвращать деньги. Шарур попробовал было настаивать, но хозяин равнодушно ответил:

— Ты дал мне медь за ночлег. Тебя покормили. Тебе предоставили жилье. И чем ты недоволен? Хочешь, спросим у бога. Пусть Энимхурсаг решит.

— Ладно, ладно, обойдемся без бога, — быстро сказал Шарур.

Трактирщик ухмыльнулся, решив, что постоялец внял его аргументам. На самом деле Шарур не захотел отстаивать свои права. Не стоило привлекать к себе внимание бога раньше времени.

Уже засыпая, он подумал, что в итоге остался даже в выигрыше. На конюшне всяко удобней, чем в противной маленькой каморке. Он посмотрел на осла. Нельзя сказать, что его чувства к этой упрямой скотине поменялись, и все же он пробормотал:

— Будем считать тебя лучшей компанией, чем этот осёл-хозяин гостиницы.

Ослик фыркнул. Шарур перевернулся на другой бок и заснул.

Однако через некоторое время его глаза снова начали видеть. Так. Что это? Он спит? Шарур не смог ответить на этот простой вопрос. Обычно так бывает во сне, но все его чувства, включая обоняние, говорили об обратном. Слишком уж реальным было это сновидение. И последовательность событий вовсе не походила на сон.

Только он явно находился в другом мире. И он нравился Шаруру больше, чем прежний. Разве что пугал немного…

Он шел по зеленому ячменному полю. Но стебли овса качались высоко над его головой, словно дубы или некие странные деревья из тех, что росли в горных долинах Алашкурру. Это что? Сам Шарур стал крошечным или ячмень здесь такой огромный? Пока он не мог сказать. Он знал только, что должен идти вперед, навстречу... навстречу... Он не мог вспомнить, куда идет, но знал, что очень важно туда добраться.

Потом он еще кое-что вспомнил. Что-то — он не мог вспомнить, что именно — попытается ему помешать. И это что-то, если Шарур совершит ошибку, может не просто помешать, а сделать что-нибудь похуже.

Едва он подумал об этом, как нечто начало действовать. Для начала