кого-нибудь еще. Если бы не это, я бы тоже отказал в просьбе. Но раз уж так получилось, — кузнец облизал губы, — пусть будет по-твоему. Я буду ждать год. Не больше. После этого поступлю так, как сочту нужным.

Шарур поклонился почти так же низко, как лугалу Кимашу.

— Да благословит тебя Энгибил, отец моей избранницы. — Только после того, как слова сорвались с его губ, он задумался: уместно ли просить Энгибила благословить Димгалабзу, когда именно благодаря вмешательству бога он и Нингаль не могли вступить в брак, как собирались и как он надеялся.

Эрешгун тоже поклонился Димгалабзу.

— И тебе моя благодарность, старый друг. Не всегда все идет так, как нам хотелось бы.

— Истину говоришь, — кивнул кузнец. — Мы не боги. И, даже будь мы богами, наши планы иногда рушатся.

— Ты прав. — Эрешгун снова поклонился хозяину. Как и Шарур. Они простились с Димгалабзу. Уже повернувшись, чтобы уходить, Шарур оглянулся на коридор, по которому приходила Нингаль. Он надеялся еще раз увидеть ее, но коридор был пуст.

День шел за днем. Шарур работал с отцом и младшим братом, продавал кузнецам медь, руду и олово из старых запасов, продавал другим то, что получал от кузнецов. Кое-какая прибыль им перепадала, но она не радовала.

— А что будем делать, когда запасы кончатся? — спросил как-то Тупшарру. — Руды и меди надолго не хватит…

— Будем голодать, — ответил Шарур. Брат улыбнулся, сочтя ответ шуткой. Но Шаруру было не до смеха. Он вообще стал улыбаться куда реже с тех пор, как караван вернулся в город.

Начали возвращаться и другие караваны. У них дела обстояли не лучше. Купцы из других городов перестали привозить товары на рыночную площадь, даже те, кто приезжал каждый год на памяти Шарура. Не пришли и купцы из-за пределов Кудурру, впрочем, в последнее время их редко видели в Гибиле.

Однажды, возвращаясь с рыночной площади, Эрешгун сказал:

— Торговля — источник жизненной силы нашего города. Теперь кажется, что кровь вытекает из Гибила, и новой не видно. Как мы можем управлять землей между реками, если вся торговля идет где-то в другом месте?

— Говорят, Зуаб процветает, — сказал Шарур. — Даже Имхурсаг прекрасно себя чувствует. Не могу понять, как это может быть, если их бог постоянно орет им в уши? Они же от этого глупые делаются….

— Да и наш бог в последнее время разболтался, — ответил отец. — Если Кимаш-лугал не может порадовать Энгибила, бог найдет способ порадовать себя сам. Тогда между нами и имхурсагами не будет никакой разницы.

— Да не случится так, — воскликнул Шарур. Он всегда считал Энгибила лучшим хозяином, чем Энимхурсаг. Но Шарур привык быть свободным человеком, таким же свободным, как и любой другой в стране между реками. Он не хотел, чтобы бог управлял его жизнью.

Беда в том, что Энгибилу все равно, чего он хочет. Он в этом уже убедился.

— Да не случится так, — повторил за сыном Эрешгун. — Так скажет любой, познавший свободу. Мы не хотим, чтобы Энгибил вмешивался в нашу жизнь. Но кое-кто в городе говорит погромче нас.

— Кимаш-лугал, — сказал Шарур.

— Кимаш-лугал, — кивнул Эрешгун. — Мы не хотим, чтобы нами управляли. Но Кимаш все равно правит нами. Так какая разница, если Кимаш вернет Энгибилу город?

— Будет тяжело, — подумав, сказал Шарур.

— Верно, тяжело, а может, даже опасно. — Отец поскреб в затылке. — Мы не знаем, что станет делать Энгибил после того, как Кимаш, и отец Кимаша, и дед Кимаша правили вместо него.

— И я не знаю, — вздохнул Шарур. — Я всего лишь человек, поэтому и не знаю. Даже Кимаш-лугал не знает. Но я уверен, отец, что Кимаша-лугала тоже беспокоят эти вопросы.

— Ты прав, сынок. Лугалу Кимашу сегодня не позавидуешь. Действительно, что он будет делать? А что он может сделать? — Мастер-торговец дернул себя за бороду. — Не знаю я. Интересно, а сам-то он знает?

Инадапа стоял в дверях лавки Эрешгуна и ждал, пока его заметят. Не был бы он царедворцем, никто бы его и не заметил.

— Смотри-ка, это же управляющий Кимаша, могучего лугала! — сказал Эрешгун, кланяясь почтительно.

Шарур тоже поклонился.

— Управляющий Кимаша, могучего лугала, оказывает нам честь своим присутствием, — сказал он. — В его лице, и через него мы приветствуем могущественного господина. — Он еще раз поклонился.

— Войди в наше жилище, управитель могучего лугала, — пригласил Эрешгун. — Выпей с нами пива. Закуси луком. — Он хлопнул в ладоши. Вбежала рабыня. Эрешгун указал на Инадапу. — Живо, принеси кружку пива и лука, чтобы порадовать нашего гостя.

— Ты великодушен, — сказал Инадапа, отхлебывая из кружки. — Ты великодушен, — повторил он, закусывая луковицей. — Честь, которую ты оказываешь мне, ты оказываешь и моему господину.

— Это и есть наше желание, — сказал Шарур, — ибо где ты, там и Кимаш, могучий лугал.

Теперь уже поклонился Инадапа.

— Ты хорошо говоришь, сын Эрешгуна. Ты вежлив, купеческий сын. Неудивительно поэтому, что мой господин, могучий лугал Кимаш, приказал мне привести тебя во дворец лугала. Он хочет с тобой поговорить.

— Сам лугал? — Шарур украдкой взглянул на отца. — Конечно, я подчиняюсь воле могущественного лугала, как и во всем прочем. Когда выпьешь и поешь, ты отведешь меня к нему.

— Когда я выпью и поем, я отведу тебя к нему, — важно кивнул Инадапа.

— А со мной могучий лугал не хочет поговорить? — спросил Эрешгун.

Инадапа покачал лысой головой.

— Он говорил только о твоем сыне, мастер-торговец.

— Он лугал, — развел руками Эрешгун. — Как он желает, так и будет. И здесь, и во всем городе.

На это Инадапа ничего не сказал. Шарур тоже молчал. Если бы в Гибиле все было так, как хотел Кимаш, то лугалу не пришлось бы вызывать его во дворец.

Инадапа допил пиво и доел лук. От повторения отказался.

— Пошли, — махнул он рукой Шаруру. — Я рад есть и пить с вами, но не хочу, чтобы могучий лугал ждал напрасно.

— Ни в коем случае. — Шарур допил остаток своего пива и поднялся с табурета. — Веди меня