я видела боль в его глазах, чувствовала ее на клеточном уровне. – Мы всю жизнь были вместе. Он родился раньше меня на восемь минут, и это были единственные восемь минут, которые мы провели раздельно. Мы росли вместе, играли, гуляли, учились, заводили друзей – мы всегда были вдвоем, не разлей вода. Конечно, мы иногда ссорились, дрались, а однажды нам понравилась одна девушка, но все это не имело значения, потому что мы всегда были частью чего-то большего, чем просто один человек. Мы были единым целым. То, что брат рядом, что он поддержит, поможет, выручит меня из беды, прикроет перед родителями, – все это не вызывало сомнений, это было ясно как божий день, это было основой моей жизни. Игорь был совсем другой, не такой, как я. Внешне мы были как две капли воды, и даже родители иногда нас путали. Мы часто дурили учителей в школе, менялись местами, переодевались на переменах. Но по характеру мы были совершенно разными. Я импульсивный, эмоциональный, всегда ввязывался в неприятности, дерзил, дрался. Игорь был спокойный, уравновешенный, любил читать, собирать модели кораблей. Полная моя противоположность. Как будто он был старше не на восемь минут, а на восемь лет. Я часто обзывал его занудой. – Он горько усмехнулся. – В тот день мы шли из школы, нам было по семнадцать лет, мы оканчивали одиннадцатый класс и планировали поступать в институт. В один и тот же, конечно. Мы шли и обсуждали девчонок, потому что, если честно, ничто другое нас тогда не интересовало. И когда мы переходили дорогу, на пешеходном переходе около школы нас сбила машина. Игорь шел с той стороны, с которой она неслась. От удара он отлетел на несколько метров и приземлился головой об асфальт. Меня задело по касательной, и я сломал ногу. Он умер сразу.

В зале повисла тяжелая, напряженная тишина. Я слышала, как кто-то всхлипнул, но была не в силах отвести глаз от Димы, его мужественного лица, на контрасте с которым это эмоциональное обнажение звучало еще более пронзительно. В груди защемило от невысказанной боли. Я понимала его настолько, насколько вообще один человек может понять другого.

– Мы в жизни часто стремимся к одиночеству, – продолжил он. – В конце долгого рабочего дня нам хочется, чтобы дети не путались под ногами, чтобы мужья и жены не грузили нас своими проблемами, мы хотим запереться в комнате, побыть в тишине, почитать, подумать, помедитировать. Мы жаждем этого одиночества так, как будто это наивысшее благо. Вы знаете, что чувствует близнец, у которого умер брат? Он чувствует всеобъемлющее одиночество. Я сразу знал, что Игорь погиб, еще до того, как подполз к нему, до того, как проверил пульс и увидел, что осталось от его головы. Я впервые в жизни почувствовал, что я один, и это было настолько страшно… – Его голос надломился.

Дима закатил глаза, как будто раздражаясь на самого себя за слабость и пытаясь сдержать слезы.

Я боялась пошевелиться, боялась дышать. Боль была осязаемой, она нависла над нами всеми, как огромная черная туча, и мне как будто не хватало сил вдохнуть полной грудью. Вдруг захотелось подняться, подойти к нему и обнять. Сделать хоть что-то, чтобы облегчить его боль.

После небольшой паузы он собрался с духом и продолжил:

– Дальше были самые тяжелые месяцы в моей жизни. Думаю, отчасти вы понимаете меня очень хорошо, но до конца понять все же не можете. Моя потеря уникальна, как и у любого из вас. Что я могу сказать про себя? – Он горько вздохнул. – Эта трагедия сломала мою жизнь. Я не умел жить один. Я привык всегда во всем полагаться на брата, начиная с завязывания галстука и заканчивая экзаменами в школе. Я долго лежал в больнице после аварии, восстановление заняло несколько месяцев. Вокруг меня постоянно были люди: врачи, медсестры, соседи по палате, родители, друзья, родственники, учителя и другие посетители. Меня боялись оставлять одного. Но таким одиноким, как в то время, я не чувствовал себя никогда в жизни. – Он обвел глазами присутствующих. Несколько человек плакали, даже один мужчина. Я почувствовала жжение на щеках и поняла, что это слезы разъедают кожу. – Я потерял очень многое. Об этом я расскажу вам на следующем занятии, которое мы посвятим принятию последствий, – тихо закончил он.

Молодая девушка вдруг поднялась со своего места, подошла к нему и крепко обняла. Мне тоже хотелось подойти, но я стеснялась. По очереди, один за одним, все участники подошли к Диме и обняли его. Кто-то говорил ему на ухо добрые слова, кто-то хлопал по плечу в знак поддержки. В конце поднялась и я. Невидимая сила потянула меня к эстраде, я как будто летела по воздуху, а не шла.

– Мне очень-очень жаль, – сквозь слезы сказала я и крепко его обняла.

Мы стояли так несколько секунд. У него было крепкое горячее тело и очень сильные руки, но в этом объятии не было ничего сексуального, абсолютно. Только боль двоих людей, готовых поддержать друг друга. Я отстранилась первая. Он смотрел на меня, и в его взгляде не читалось былой наглости или бахвальства – он как будто смотрел мне прямо в душу.

Я направилась обратно и села. Дима откуда-то выудил коробку бумажных салфеток и обошел всех, включая меня. Я взяла штук десять. Наконец он уселся обратно на сцену и сказал:

– Давайте продолжим? Может быть, кто-нибудь хочет рассказать свою историю?

Я подняла руку.

Внутри скопилось слишком много боли, я была больше не в состоянии держать ее в себе.

Дима ободряюще кивнул, побуждая меня начать. Все глаза устремились на меня. Я открыла рот, но слова застряли в горле. Я никогда никому это не рассказывала. Прокашлявшись, я заговорила:

– Когда мне было шестнадцать лет, я очень сильно влюбилась…

2003

После разговора с мамой я отрубилась и проспала двенадцать часов подряд – видимо, слезы меня окончательно вымотали. Утром на следующий день после вечеринки я открыла глаза с полным ощущением того, что побывала на том свете, – так крепко я спала.

На смену изматывающей боли пришла апатия. Я ничего не хотела, сил не было абсолютно ни на что. Родители уехали по магазинам, но я отказалась присоединиться