спорам и сварливая. Мы проводим секунду в обществе друг друга, а в итоге ссоримся.

— Сталкиваться лбами не всегда означает, что вы ненавидите друг друга. — Он ухмыляется.

Через открытую дверь мимо гарцует Дон, ловит его взгляд и подмигивает.

Я качаю головой. — Дело не только в этом. Ваня никогда не сбавляет обороты. Она держит все внутри, пока оно не вырвется наружу. И она никогда не признается, когда ей больно. Я не могу с ней справиться. Она сводит меня с ума.

— Хорошо. — Макс похлопывает меня по спине и делает шаг в сторону фермерского дома.

— Хорошо? — Я разворачиваюсь.

— Хороший разговор.

— Что? — Я в таком замешательстве.

— Ты идиот, но ты не причинишь ей вреда. На данный момент мне этого достаточно. — Он кивает.

— Макс.

— Бет приготовила брауни. Я собираюсь попробовать стрепню своей дочери. — Он отмахивается от меня и направляется внутрь.

Я иду за ним, когда начинает звонить мой телефон.

— Привет, мам.

— Хадин, — всхлипывает она, — Хадин, твой отец…

Мое сердце превращается в камень, прежде чем разбиться окончательно. Я слышал этот тон голоса раньше. Той ночью, когда мама позвонила мне, чтобы сообщить о смерти Олли.

— Что случилось? Что случилось? — Я повышаю голос, не в силах сдержать свою настойчивость. В последний раз, когда у нас в семье возникли чрезвычайные обстоятельства, мне пришлось выносить гроб моего брата из церкви, заполненной сотнями скорбящих.

— Твой отец возвращался из деловой поездки, когда на перекрестке в него врезался полуприцеп. Повреждения были… серьезными. — Ее голос срывается. — Сейчас он на операции, но врачи уже сказали мне готовиться к худшему.

Черт возьми. Черт возьми. — Он упрямее всех, кого я знаю. Он должен выкарабкаться, — шепчу я.

Я ненавижу этого человека, но не хочу, чтобы он умирал. Он все еще моя семья. Он все еще мой отец.

— Я скоро приеду, мам. Просто держись.

Я кладу телефон в карман и врываюсь в дом, обшаривая глазами комнату в поисках Вани.

Вот и она. Я нахожу ее сидящей на диване рядом с Дон, увлеченной глубоким разговором. Она улыбается. Пока не поднимает глаза и не встречается со мной взглядом. На моем лице, должно быть, написано "паника и беспомощность", потому что ее улыбка быстро исчезает. Она, спотыкаясь, встает со стула, резко обрывая разговор с Дон, и направляется ко мне.

Когда она подходит ко мне, то кладет руку мне на грудь. — Что случилось? Что-то случилось?

Я накрываю ее руку своей и впитываю тепло ее прикосновения. — Мой папа в больнице. Мне нужно идти.

В ее ярких карих глазах заключено все понимание в мире. — Иди.

— Попроси Макса подбросить тебя до дома. Не пей слишком много чая, пока меня не будет. — Моя голова идет кругом, я мечусь между новостями, воспоминаниями о том, что я чувствовал, когда потерял Олли, и настоятельной необходимостью убедиться, что с Ваней ничего не случится, пока меня не будет.

— Со мной все будет в порядке. Иди. — Она сжимает мою руку.

Я отрываюсь от нее и выбегаю через парадную дверь.

Мама в ужасном состоянии. Ее плач эхом отражается от стен больницы и возвращает меня к той ужасной ночи в коридоре, точно таком же, как этот. Папа рухнул на пол, его костюм помят, галстук развязан. Мама согнулась, как будто вес мира ломает ее пополам. Все врачи выстроились в очередь перед самым могущественным человеком в моем мире. Руки сложены. Головы склонены. Папины деньги не смогли спасти его. Нет, папины деньги свели его в могилу.

Мои руки сжимаются по бокам, но я заставляю себя продолжать идти. Продолжать двигаться.

Когда я сворачиваю за поворот, я вижу маму, обнимающую доктора. Слезы, которые она проливает, — это слезы радости. — Спасибо вам, — кричит она. — Спасибо, что спасли моего мужа. Я не могу потерять другого.… Я не вынесла бы потери кого-то еще.

— Миссис Маллиз, операция прошла успешно, но нам все еще нужно дождаться, когда мистер Маллиз очнется.

Я делаю шаг вперед и заявляю о своем присутствии. — Мама.

— Хадин. — Она подбегает ко мне и обнимает.

— Доктор. — Я киваю ему. — Как мой папа?

— Сейчас его прооперировали, но он еще не очнулся.

— Когда он придет в сознание? — Я спрашиваю.

— Мы не уверены. Все, что мы можем сделать, это пока ждать и наблюдать.

Я резко втягиваю воздух и пытаюсь расслабиться, но внутри я хочу разозлиться на доктора. Это все, что они могут сделать? Ждать и наблюдать? Это единственная надежда, которую они могут нам предложить?

— Есть ли шанс, что он никогда не проснется? — Натянуто спрашиваю я.

Мама смотрит на меня испуганными глазами.

— Да. — Доктор произносит свой ответ в пол.

Мама испуганно вскрикивает. Я крепче обнимаю ее на случай, если она упадет. Мне не нужны оба моих родителя в больнице прямо сейчас.

— Мы перенесем его в комнату, и тогда вы сможете его увидеть. Мы пришлем за вами медсестру, когда он устроится.

— Спасибо, — хрипит мама. В ее глазах стоят слезы, но, похоже, у нее больше нет сил даже плакать.

Я веду ее к одному из стульев для ожидания и заставляю сесть.

Мама смотрит прямо перед собой, дрожащая и усталая. — Я должна была пойти с ним, как он просил. Я должна была быть там. Может быть, если бы я была там…

— Мама, мама. Ты не можешь так поступить с собой, — мягко говорю я.

Она качает головой и поджимает губы. — Врачи говорят, что он мог умереть. Он был так близок к истечению кровью на улице.

От ее слов у меня в горле встает комок эмоций. Я не позволяю себе поддаваться этому. Маме сейчас нужен кто-то, кто был бы сильным. Когда Олли умер, папа был для нее таким человеком. Теперь я должен быть таким.

Я поглаживаю ее по спине. — Потребуется нечто большее, чем небольшой несчастный случай, чтобы усыпить его, — уверяю я ее. — Все, что мне нужно сделать, это показать свое лицо, и он очнется. Поверь мне. Папа никогда бы не упустил шанса сказать мне, какой я безответственный.

Мама не смеется. Вместо этого ее взгляд становится свирепым. — Твой отец любит тебя, Хадин.

Я убираю руку с ее спины и провожу ею по своему колену. Вверх и вниз, пытаясь удержать себя от ответа так, как я действительно хочу. Сейчас не время пересказывать нашу семейную драму. Жизнь папы висит на волоске.

— Мама…

— Я знаю, ты винишь его в смерти Олли. — Она слегка поворачивается ко мне, так что ее колено упирается в мое. — Но он был расстроен после того, что случилось. Не проходит и дня, чтобы он не жалел, что не мог поступить по-другому.

— Желание чего-то не вернет Олли, — сердито шиплю я.

Мама наклоняется вперед. — Хадин.

Я вскакиваю на ноги. — Пойду найду медсестру и посмотрю, закончили ли они с папиной палатой.

Как только я заворачиваю за угол, я прижимаюсь к стене. Я чувствую себя огромным придурком из-за того, что бодаюсь лбами с мамой,