район выглядел непрезентабельно, просто — кусок деревни, ещё не уничтоженной в черте большого города. Такого не найти в Москве не только 2022-го года, но наверняка — и в текущем году.

— Смотри. Вон там живут мои знакомые. Собираются переезжать в Россию. Никакой жилой обмен не получается, никто не хочет менять квартиру в российском областном центре на эту избу, даже с доплатой. Поэтому решили продавать. Просят шесть тысяч, торгуйся, если умеешь.

— Жить в городе… но в деревне? Срать на толчке во дворе, носить воду ведром из колодца и топить печь зимой?

— И читать книжки, запалив лучину, а окна затянуть бычьим пузырём. Мы в ХХ веке живём, Егор. Совсем не сложно этот сарай превратить в нормальный дом со всеми удобствами. Кроме того, рано или поздно Сельхозпосёлок уйдет на снос. Всем жильцам за счёт государства предоставят бесплатные квартиры, никаких кооперативов. Потому и дерут шесть тысяч — именно в расчёте на будущие квартиры для таких бездомных как ты.

«Бездомный» обхватил голову руками, пытаясь воскресить в голове обрывки воспоминаний о Минске 2010-х годов, когда ездили по городу с друзьями отца. Ну точно, выезжали в сторону Логойска на грибы, а слева ещё виднелись между современными домами старые частные… То есть лет тридцать халупу, на которую указал Сазонов, скорее всего не снесут.

— Газ тут есть?

— Только в планах на текущую пятилетку. Не беда, поставишь электрообогреватель и электроплитку. Скважину и насос — будет вода в доме. Канализацию у меня соседи по даче сделали, унитаз в доме стоит, не пахнет. Смотри, здесь до улицы Богдановича пешком — всего ничего, по ней ходят троллейбусы. Гараж есть, накопишь на машину — будешь ездить на машине. Лучше — «Ниву», зимой тут улицы чистят плохо, видишь сам.

Больше всего удивило, что у Сазонова имеется дача. А вдруг — семья и личная жизнь? Он казался Егору каким-то статичным персонажем, родившемся сразу сорокалетним или выпущенным на сборочном конвейере, с которого сходили готовые подполковники КГБ, уже в костюме, в галстуке и с характерным прищуром глаз. Чуть ли не единственный сбой в программе был замечен, когда вдруг решил вмешаться в дело об убийстве Юлии Старосельцевой и не дать его закопать районным «правоохранителям». Из-под пиджачно-галстучной брони на миг выглянул живой человек, даже с совестью. И тут же исчез. Забота о сотруднике — тоже человечна, но всё же она проявляется ради службы. От наказания того душегуба Сазонов не мог получить ничего, кроме хлопот, но не счёл возможным остаться в стороне.

— Подумаю. Мне надо решить, что лучше — платить 45 рублей квартирному хозяину, но без стабильности, или вложиться в дом, потом ещё и в реконструкцию. До отъезда на гастроли сообщу. А вас попрошу высадить меня на остановке, поеду в ГАИ на Грушевку. Вот, решил права получить.

— Остепеняешься, растёшь. Это хорошо. С личной жизнью определился?

— Да.

— Надеюсь, не Элеонора Рублёвская?

— У меня живёт девушка, студентка БГУ, будущая аспирантка. Родители — из гродненского областного аппарата, не судимые. Моя трудовая книжка в филармонии, я — помощник звукооператора. Так сказать, рабочий класс.

— Филармония… Это сложно. Чтоб принять тебя в партию, надо спустить разнарядку на филармонию. Там своя очередь из старожилов, квота на вступление в КПСС скудная. И ещё несколько гордых «свободных художников», отказывающихся вступать, таких, мать их, «адептов чистого искусства». В милицию немного проще. Я подумаю.

— Спасибо.

— Об остальном. Какие-то движения по цепочке Бекетов-Вахтанг-Амиран закругляем, если, конечно, кто-то из них не всплывёт — живьём или в виде трупа. После осмотра «Волги» я склоняюсь к мысли, что ты прав, братья приехали разобраться с убийцей Гиви, которого вычислили столь же просто, как и вы с Аркадием. Бекетов их застрелил, сам ушёл на дно. У Вахтанга и Амирана нет мотива прятаться, уверен — они мертвы. Бекетов как опытный шпион наверняка заготовил резервные пути отхода, документы и машину на другое имя, деньги, план побега. Пока его нет, он всё равно что мёртв. Если засветится, закрываем его за убийство Дауканте. В отказном материале предостаточно доказательств, надо лишь сказать прокуратуре «фас» и объяснить, что преступника больше никто не покрывает.

— Если он появится, то в первую очередь — в «Верасе», там у него деньги. Девочки перепугаются и немедленно стукнут — куратору или мне. Ещё у Бекетова остался маленький сын.

По реакции Сазонова нетрудно было понять — наблюдение за ребёнком — последнее, что его взволновало бы.

Расставшись с ним, Егор отметил две важные для себя вещи. Подполковник складывает пазл для рекомендации к приёму в КГБ на аттестованную должность: высшее юридическое, женат, обеспечен жильём, кандидат в члены КПСС. Другое насторожило. Контрразведчик сильно разволновался при виде налички. Одно дело — принять под роспись сумму «на оперативные нужды» и отчитаться об использовании, хотя бы на словах. Ни Образцову, ни Аркадию Егор ни разу не возвращал «излишки», вопросов не возникало. Плохо, если кто-то в руководстве управления задумает какие-то резкие телодвижения, чтобы прикрыть задницу на случай скандала с наличными.

В какой-нибудь восточной республике поток кэша наверняка воспринимается проще.

х х х

В субботу, вернувшись с занятий, Настя охнула.

— Это ты?

— Нет. В квартиру забрался домушник в концертном костюме. Специально, чтобы украсть утюг. Красавчег, да?

— Тебе его так быстро пошили…

— Перешили из числа забракованных для одной из песняровских звёзд.

Он крутился перед зеркалом, поднимал руки.

— Красивый. Не то, что наивные джемперки в фильме «Эта весёлая планета», где Мулявин пел «Наши любимые». Что, неудобный?

— Не то слово, Настя. Хорошо, что один. «Песняры» переодеваются между отделениями. Этот, синий с золотом, считается попсовым вариантом. Поэтому я чуть-чуть играю при исполнении двух песен моего авторства, стоя во втором ряду. А когда идёт классика, «Александрына» или «Крик птицы», костюмы другие. Мне можно расслабиться и ждать за кулисами.

— И меньше получать? — повесив верхнюю одежду на плечики, Настя подошла вплотную и разгладила невидимую складку на сценической хламиде.

— Представь, нет. Весь концерт лабаешь или один саунд, ставка за концерт одинаковая. Пять тысяч в зале, десять тысяч на стадионе или пятьсот в ДК автозавода, без разницы, та же ставка. Но Мулявин всем пацанам раздал авторство или соавторство песен или музыки. За каждое исполнение — капает. Но при исполнении на бис —