и вообще для тех, кто вынужден жить на людях, вдали от родного дома, под чужим кровом: для прислуги, няни и т. п.1. «Няня в углу на своем сундуке (все няни всегда спали на сундуках). Это большой черный сундук, где лежит ее «добро»… Я видел, что внутри он был оклеен бумагой с картинками» [Б. Вышеславцев, Тайна детства]. Подобные сундучки бытовали в России давно — во всяком случае, уже в XVIII в. В «Детстве» Толстого экономка Наталья Савишна «отворяла голубой сундук, на крышке которого сну три… были наклеены крашеное изображение какого-то гусара, картинка с помадной баночки и рисунок Володи…» [гл. 13]. Об изображениях, украшавших сундук, пишут и вспоминают многие:

Раздался трижды звонкий звук, / Открыла нянюшка сундук. / На крышке из журнала дама, / Гора священная Афон, / Табачной фабрики реклама / И скачущий Багратион [М. Кузмин, Глиняные голубки (1912)]. «Картинки Сытина, которыми Даша оклеивала нутро сундука» [Горный, Ранней весной, 22]. «[Солдатский] сундук, оклеенный железным переплетом и выкрашенный в оранжевую краску с зелеными цветами. С внутренней стороны крышки приклеена картинка с надписью «до брака»: толстый мужчина во фраке, протягивающий огромный букет косоглазой даме» [А. Кипен, Запасный лафет]. «В нянином сундучке, в крышке, была наклеена картинка — какие-то боярские хоромы…» [Добужинский, Воспоминания]. «Одной из радостей нашего детства был большой окованный железом нянин сундук… Вся крышка сундука была изнутри оклеена картинками. Тут были и куклы в нарядных платьях, и изображения различных зверей, и просто красивые конфетные бумажки» [Олицкая, Мои воспоминания, т. 1:15]. В. Каверин вспоминает, что в сундучке его няни была наклеена фотография царской семьи [Каверин, Освещенные окна, 41]. Тетка А. Н. Вертинского оклеивала свой сундук лубочными картинками, «которые продавали шарманщики, бродившие по дворам, причем вдобавок еще давалось напечатанное предсказание судьбы… Картинки были яркие и ядовитые: «Вот мчится тройка почтовая», «Лихач-кудрявич», «Маруся отравилась», «Бой русских с кабардинцами» и т. п.» [Вертинский, Дорогой длинною…, 32].

3//9

Попадья залепила все нутро сундука фотографиями, вырезанными из журнала «Летопись войны 1914 года». Тут было и «Взятие Перемышля», и «Раздача теплых вещей нижним чинам на позициях»… — «Летопись войны» — военно-патриотический журнал для семейного чтения, выходивший еженедельно в 1914–1917. Вот некоторые из подписей под его многочисленными фотоиллюстрациями: «Осмотр и проверка белья после стирки», «Его Императорское Величество Государь Император изволит пробовать пищу», «Картошку чистят», «Приготовление едкого натра для газов [для аэростата]», «После обеда солдаты прикладываются к кресту», «Красное яичко в Галиции», «Типы галичан», «Пасхав окопах», «Деревенский женский комитет за работой фуфаек для армии», «Ведут пленных немцев», «Забавляются под огнем», «Присяга молодых солдат в уланском Одесском полку на позиции», «Раздача георгиевских крестов генерал-адъютантом Барановым», «Командир артиллерийской бригады генерал-майор Клоченко раздает пасхальные подарки», «Пасхальное богослужение на позиции», «Раздача писем и газет на передовых позициях» и т. п. Много фотографий и корреспонденций за 1914–1915 посвящено г. Перемышлю, взятому после долгой осады 9 (22) марта 1915 (был оставлен спустя два месяца при отступлении русских войск из Галиции).

Иронию по поводу патриотических картинок в журналах военного времени ср. также в «Мандате» Н. Эрдмана: «Верховный Главнокомандующий Николай Николаевич под ураганным огнем неприятеля пробует щи из котелка простого солдата» [д. 3, явл. 2; тут же объясняется, что нужен героизм, чтобы есть такие щи, да еще под огнем].

3//10

…Комплект журнала «Русский паломник» за 1903 год… брошюрку «Русский в Италии», на обложке которой отпечатан был курящийся Везувий… — «Русский паломник» — иллюстрированный еженедельник, посвященный описаниям храмов, церковных древностей, путешествий к святым местам и к русским и заграничным святыням, печатавший историко-этнографические очерки, жизнеописания, рассказы религиозно-нравственного содержания и проч. Выходил с 1885. Чтение этого журнала в фельетонах 20-х годов фигурирует как признак отсталости: ср. замечание А. Зорича об «отставных заштатных экзекуторах, не переносящих современной прессы по причине беспокойного тона, но предпочитающих чтение «Русского паломника» отца Иоанна Кронштадтского за 1884 [sic] год» [Товарищ из центра // Сатирический чтец-декламатор].

Брошюра «Русский в Италии» входила в серию самоучителей-разговорников иностранных языков «Русские за границей», издававшуюся в начале века. Наличие в библиотечке отца Федора изданий, посвященных паломничествам и путешествиям, видимо, намекает на авантюрную жилку в характере этого героя и предвещает его странствия. Курящийся Везувий — не предвестие ли катастроф конца романа, где отец Федор терпит крах своих предприятий, застревает на вершине Кавказа и снят оттуда пожарными? [см. ЗТ 1//32, сноску 2]. В начале странствий Воробьянинова тоже вводится род символического предвестия неудачи — «Титаник» [см. ДС 4//9].

3//11

Колбаска содержала в себе двадцать золотых десяток… — Золотые десятки — десятирублевые дореволюционные золотые монеты с профилем Николая II. В годы инфляции и нэпа прозывались «рыжиками», припрятывались многими «на черный день» или, напротив, в надежде на скорое возвращение старого режима. «Николаевские золотые, вынутые из тайника в дымоходе, империалы, пять лет пролежавшие в железном ларце под заветным дубом, золотые столбики возникали и исчезали…» [Никулин, Время, пространство, движение, т. 2: 13].

Примечание к комментариям

1 [к 3//8]. Ср. также подобную дому шкатулку Чичикова — со сложным «планом и внутренним расположением», со множеством отделений и «закоулков» [гл. 3]. По проницательному наблюдению А. Белого, в чичиковском ларце «утаено подлинное лицо… героя; он и ларчик, и символ души Чичикова» [Мастерство Гоголя, ГИХЛ, 1934,44]. О психологической подоплеке ларцов, сундуков, шкафов и т. п. как моделей интимности см. Bachelard, The Poetics of Space, гл. 3. Про один неуютный, угнетенный семейной тиранией дом говорится, что там «ни у кого не было ни угла, ни ящичка своего» [Леонов, Вор, 74]. В романе Жюля Романа «Шестое октября» (первая книга эпопеи «Люди доброй воли») один из молодых героев, вспоминая свою службу в армии, ощущает солдатский сундучок как центр своего тогдашнего существования: «Ему припоминаются иные мучительные вечера в казарме, когда в вещах своего «личного ящика» он готов был видеть единственный смысл существования: «Я, кажется, мог бы дать себя убить на этом ящике, защищая их»» [гл. 7].

В наши дни тоже можно наблюдать среди людей, проводящих часть жизни на службе, это стремление выгораживать для себя интимное пространство. Мы имеем в виду обычай держать на своем рабочем месте (на столе, в кассе, на приборной доске такси или поезда и т. п.) фотографии детей и близких и иные личные реликвии или талисманы. Пережиток старинного сундучка — в том, что часто этот маленький личный алтарь устраивается в укромном, отгороженном от посторонних уголке или отсеке рабочего места.

4. Муза дальних странствий

4//1

Заглавие. — Позаимствовано из Н. Гумилева: Муза Дальних Странствий упоминается в