— Жаль будет, если пропадешь ни за грош в крокодильей пасти.

Рэчел села на кровать. Сидеть было можно, но не стоять. Она стащила майку через голову и начала складывать ее с абсурдной аккуратностью. Сбросила кроссовки, стащила и так же тщательно сложила джинсы. Темнота сама по себе немного успокаивала. Она потянулась за спину — расстегнуть лифчик — и остановилась.

— Ты хочешь, чтобы я совсем разделась или только ниже пояса?

— Это не визит к гинекологу. Снимай все.

Она избавилась от остального — молча, без суеты — и легла на кровать, вытянув руки вдоль тела. Зажмурилась в кромешной тьме, прислушалась к урагану, бушующему за стенками их металлической коробки. Ты же знаешь, что будет, сказала она себе. Он накроет тебя своим голым телом, будет навязывать свои влажные, слюнявые поцелуи. Заставит дотрагиваться до его… его штуки, а потом засунет это в нее. Будет туго, будет больно, он будет дергаться, пыхтеть и потеть на ней, будет щипать ей груди и ягодицы и бормотать непристойности, потом свалится на нее в изнеможении. В прошлом ей приходилось терпеть и не такое — переживет и в этот раз.

А когда он закончит, она посмотрит на него холодными глазами и поймет, что в конце концов неуязвима. Что ничто и никто не может зацепить ее, даже умнейший из мошенников. Мужчина, обманувший и соблазнивший Стеллу, не сможет зацепить ее.

Она услышала сухой щелчок зажигалки, и тут же ее ослепила вспышка света в фургоне. Он держал зажигалку над головой и смотрел на нее из темноты за завораживающим, дрожащим огоньком.

— Очень мило, — насмешливо пробормотал Люк. — Жертвенная девственница на алтаре. Хочешь, чтобы я привязал руки и ноги к кровати? Может помочь окончательно войти в роль мученицы.

Он пытался вывести ее из себя, а она не могла ответить. Все силы уходили на то, чтобы держаться. Пусть трогает ее сколько хочет, пусть лапает — это не важно. Для нее главное — сохранить в целости рассудок и чувства.

— В «Фонде Бытия» не практикуют человеческих жертвоприношений, — лениво протянул он и щелкнул крышкой зажигалки, снова погрузив фургон в темноту. — Но я начинаю думать, что мы многое теряем.

Рэчел услышала шорох одежды, скрип ремня, глухой стук сброшенных сапог. Она отодвинулась подальше, чувствуя, что паника вот-вот вырвется из-под контроля, потом снова затихла, когда Люк вытянулся рядом. Через пару секунд стало ясно, что он все еще в джинсах, и паника немножко улеглась.

Кончики пальцев легонько коснулись лица, коротких растрепанных волос, плотно сжатого рта. Она зажмурилась — все равно в темноте ничего не видно, а это какая-никакая дополнительная защита. Он протанцевал ими по ее губам, и она с трудом удержалась от соблазна вцепиться в них зубами.

— Скажи мне, — прошелестел в темноте невидимый голос. — Ты находишь отталкивающим что-то конкретное или все действо в целом?

Ей пришлось открыть рот, чтобы заговорить.

— Зачем? Хочешь окончательно меня унизить?

— Нет, закрепить твою капитуляцию.

— Я и так уже капитулировала. Разве ты не заметил, что я больше не сопротивляюсь? Можешь делать, что хочешь, я готова.

— Какая оптимистичная точка зрения. И ты все еще сопротивляешься, борешься, хотя и лежишь голая в моей постели. Думаю, ты будешь бороться со мной до последнего вздоха.

Она оцепенела.

— Собираешься убить меня?

Его смех зацепил нервы, но и принес облегчение.

— Нет. У меня есть более приятные способы погубить тебя. — В доказательство Люк провел ладонью по ее шее, и от этой ласки кожа вспыхнула, словно ее обожгли кислотой.

Сомнения навалились с новой силой.

— А что, если я просто сдамся? — вдруг спросила она. — Объявлю тебя победителем? Отпустишь?

Она открыла глаза, постепенно привыкая к темноте. Люк приподнял голову, наблюдая за ней, но прочесть выражение его лица не было никакой возможности. Зато она представляла, как он выглядит. Решительный. Торжествующий. Опасно эротичный.

— Нет, — ответил Люк. — Слишком поздно.

— Ты дашь мне уйти?

— Нет.

Она попыталась сесть, но его рука обвила ее талию, и обнаженные тела соприкоснулись. Он толкнул ее на кровать. Она упала и уставилась в темноту. В черную, как грех, душу Люка Бардела.

— Пожалуйста, — взмолилась она, нарушив данный себе зарок.

— Нет, — повторил он. И поцеловал ее.

А ведь ей это не по вкусу, подумал Люк, обрабатывая ее рот. И его она презирает. Останься у него хоть капля порядочности, он бы позволил ей одеться, усадил на пассажирское сиденье и отвез к машине. Он мог бы убедить Старейшин послать ей чек — черт, да он мог бы дать ей денег из своего личного запаса. Это заткнуло бы ей рот, удалило ее из его жизни и было бы добрым, великодушным поступком.

Разумеется, никакой порядочности давно не осталось. Вид ее бледного, тоненького тела не должен был вызвать ни малейшего возбуждения, но, с другой стороны, он никогда не отличался благоразумием, когда дело касалось Рэчел Коннери. Что само по себе можно считать предостережением.

Но ему надоело быть благоразумным. Осторожным. Если Кальвин не сможет прикрыть его, если Старейшины обнаружат, что он вовсе не в духовном уединении, придется смириться с последствиями. Денег у него много, они припрятаны в разных местах, их легко забрать. К несчастью, он хорошо знает, как быстро они тают. Неплохо бы подождать, пока их не будет по крайней мере вдвое больше, а уж потом смыться.

Но ореол святого действует на нервы. Ему снова хотелось быть плохим, эгоистичным, грешным и похотливым. Вот как сейчас.

У нее железные челюсти, и она держит их крепко сжатыми. Пусть. Принуждать он не станет. Снаружи неистовствует буря, нанося удар за ударом по старенькому фургону. Внутри темно и тепло. Пахнет дождем и мокрой землей, пахнет ею и им, а еще сексом — куда спешить?

Люк стал легонько покусывать ее нижнюю губу.

— Ты слишком худая.

Этого хватило, чтобы заставить ее открыть рот.

— Если ты думаешь возбудить меня такими критическими замечаниями, то, наверно, растерял все свои навыки.

Он коснулся рта кончиками пальцев, мягко, чтобы не напугать ее.

— Поверь мне, если говорить большинству женщин, что они слишком худые, то они до конца жизни будут твоими рабами.

— Ты этого хочешь от меня? — прозвучал язвительный ответ. Она все еще борется. Это хорошо.

— Рабыня на одну ночь вполне сойдет. — Губы у нее оказались удивительно мягкими. Обычно Рэчел держит их плотно сжатыми, но в темноте, обнаженная, она более уязвима.

Он коснулся этих губ легчайшим поцелуем, таким коротким, что у нее не было времени отреагировать. Поцеловал веки, ощутив, как они затрепетали; прикоснулся к мягкой коже виска. Почувствовал, как сильнейшее напряжение рябью прошло по ее телу, и мысленно улыбнулся. Нелегкая задача — какое удовольствие! Замечательно.