Пушкин позже часто останавливался здесь, причем выбирал всегда № 10, состоявший из двух комнат, который был намного хуже других. Именно здесь он работал над «Евгением Онегиным», за три недели написал «Полтаву», принимал друзей, играл в карты, продуваясь в пух и прах, — в общем, жил как дома: «Оставаясь дома все утро, начинавшееся у него поздно, он, когда был один, читал, лежа в постели, а когда к нему приходил гость, он вставал с своей постели, усаживался за столик с туалетными принадлежностями, обтачивал и приглаживал свои ногти, такие длинные, что их можно назвать когтями»[113].

В последний раз поэт останавливался здесь в 1831 году с молодой женой перед тем, как нанять собственное жилье.

Литература

Вересаев В. В. Пушкин в жизни. Спутники Пушкина. М., 2012.

Кириков Б. М. Улица Большая Конюшенная. М.; СПб., 2003.

Кириков Б. М. Улица Желябова — Большая Конюшенная. Л., 1990.

Осповат А. Л., Котрелев Н. В. Аксакова (урожд. Тютчева) Анна Федоровна //

Русские писатели 1800–1917. Биографический словарь / П. А. Николаев (гл. ред.). М., 1989.

Тынянов Ю. Н. Пушкин. М., 1987.

Тютчева А. Ф. При дворе двух императоров (воспоминания и фрагменты дневников фрейлины двора Николая I и Александра II). М.: Мысль, 1990.

Юсупов Ф. Ф. Конец Распутина. Париж, 1927.

Юсупов Ф. Ф. Мемуары. М., 2011.

Доходный дом Тупикова

(1874 г., архитектор Е. П. Варгин; ул. Декабристов, 27/ наб. Крюкова канала, 6–8/ ул. Глинки, 3–5)

«Мы занимали квартиру 66 в большом старом доме на Крюковом канале. Дом больше не существует, он разрушен немецкой бомбой… Это был четырехэтажный дом. Мы жили на третьем этаже, и в течение некоторого времени квартиру над нами снимала Карсавина. По другую сторону канала стояло очень красивое желтое здание в стиле ампир, похожее на виллу Медичи в Риме; к сожалению, это была тюрьма…

Наша квартира была обставлена в обычном викторианском стиле — с обычной плохой окраской, с мебелью обычного цвета mauve и т. д., но с необычно хорошей библиотекой и двумя большими роялями. Однако воспроизводить все это в памяти не доставляет мне удовольствия. Я не люблю вспоминать свое детство и из всей нашей квартиры лучше всего запомнились мне четыре стены нашей с Гурием комнаты. Это было подобием каморки Петрушки, и большую часть времени я проводил там. Мне разрешалось выходить на воздух лишь после того, как родители давали освидетельствовать меня врачу. Меня считали слишком слабым для участия в каких-нибудь спортивных занятиях или играх, когда я бывал вне дома. Я подозреваю, что даже моя нынешняя ненависть к спорту вызвана тем, что в юности я был лишен этих занятий, возбуждавших во мне зависть.

Улица Декабристов, 27/набережная Крюкова канала, 6–8/улица Глинки, 3–5

Новая жизнь началась для меня после смерти отца, когда я стал жить в большем соответствии с собственными желаниями. Я даже однажды покинул наш дом, оставив матери традиционную записку о том, что жизнь в квартире 66 на Крюковом канале для меня невозможна»[114].

Здесь, в огромном доходном доме Тупикова (он занимает квадрат между улицами Глинки, Декабристов и набережной Крюкова канала и представляет из себя комплекс строений, объединенных общими адресом и сообщающимися проходными дворами, открывающими выход на все три улицы), в 9-комнатной квартире на 3-м этаже окнами на канал, прожил первые 27 лет своей жизни Игорь Стравинский. Дом не исчез под ударом бомбы, как думал композитор, а вскоре был восстановлен.

И в 1962 году, спустя 48 лет жизни в эмиграции, Стравинский приехал сюда к племяннице, в дом своего детства, в дом, где умер в 1902 году его отец, куда, несмотря на желание сбежать, возвращался он сам: то к больной матери, то к новоиспеченной жене. В дом, где 40 лет прожил (и умер здесь же) друг семьи и сосед — дирижер Эдуард Направник. Где в гостях бывали Достоевский (Игорь, правда, тогда еще не родился), Римский-Корсаков (он давал здесь Игорю уроки фортепиано два раза в неделю) и, конечно, все артисты Мариинского театра, в котором пел отец композитора. Приехав в СССР с гастролями по случаю своего 80-летия, композитор навестил никогда не встречавшихся с ним, но очень ждавших его родственников, живущих теперь в бывшей квартире Направника (старая была слишком велика). Стравинского с женой встретила Ксения, племянница Игоря, дочь его брата, со своей семьей, самым юным членом которой был 4-летний внук Игорь. Своего тезку композитор называл своим праплемянником.

Домашний ужин должен был продлиться полтора часа, но впервые встретившиеся родственники просидели в этих стенах, вот уже 80 лет связанных с их фамилией, целых четыре.

«Все должно было радовать Игоря Федоровича, должно было предстать перед ним наилучшим образом… Еда должна быть сугубо домашняя… Итак — пирожки с капустой, пирог с яблоками, домашнее варенье и, конечно, вино, водка и всякие закуски… Сохранились кое-какие вещи — бронза, книжные шкафы, фарфор, портреты и др., - которые принадлежали его родителям и которые ему, без сомнения, приятно будет увидеть как напоминание о детских и юношеских годах. Все лишнее убиралось. На столе в импровизированной гостиной было положено кое-что из материалов семейных архивов»[115].

Встречая свой девятый десяток, великий композитор разглядывал сувениры прошлого, к которым относился и этот дом. Из окна вместо тюрьмы, которую он видел в детстве, на него смотрел Дворец культуры имени Первой пятилетки. Город изменился, изменилась страна. «Все совсем не то, и вместе с тем это — Крюков канал с знакомой решеткой…»[116].

Литература

Беляева Г. И. Прогулки по старой Коломне. М.; СПб.,