– Привет, Дэвид!

Он, вздрогнув, посмотрел на нее.

– Господи боже. – На его лице появилась улыбка, он поскреб бороду. – Ты меня испугала.

– Извини.

Он пошел к ней, раскинув руки; на нем была грязная джинсовая куртка и потрепанные хлопчатобумажные брюки. Она почувствовала на щеке его колючую бороду, холодную влагу губ.

– Тебе в этом не холодно?

– Разве холодно? Я не заметил.

Алекс посмотрела на его обувь.

– Я думала, фермеры носят резиновые сапоги, а не домашние тапочки.

– Я не фермер, – ответил он с обиженным видом. – Я смотритель шато.

– Извини, забыла, – улыбнулась она.

– Как бы то ни было, мне в них тепло. Ну-ка, я хочу, чтобы ты попробовала. – Он подошел к одной из громадных бочек и налил полстакана через кран в боку. – Не обращай внимания на цвет, вино еще очень молодое, оно посветлеет.

Она с сомнением посмотрела на мутную серую жидкость, понюхала – от нее исходил мягкий цветочный аромат.

– Хороший букет, да?

Она кивнула.

– Он станет еще сильнее. Но уже неплохо, да?

Алекс попробовала и поморщилась – вино было холодным. Она покорно прополоскала им рот, ожидая от Дэвида инструкций – то ли проглотить, то ли выплюнуть, увидела мольбу в его глазах – чисто ребенок, ждущий похвалы. Если букет ей понравился, то вкус был блеклый, стальной, чуть ли не маслянистый. Она проглотила, сомневаясь, что поступает правильно.

– Мм, – задумчиво промычала она, видя, как энтузиазм сходит с его лица, появляется сомнение. – Очень мило, очень мило.

Счастливое выражение расплылось по его лицу, он радостно потер ладони:

– Кажется, я нашел секрет, как ты думаешь?

– Все твои вина очень хороши.

Он отрицательно покачал головой:

– Все, что я делал до этого дня, – дрянь, пойло, подражание, эльзасское вино второго сорта. Я пытался копировать «Брейки Боттом», «Сент-Кутманс» и все остальное, что мне нравилось. – Он отрицательно покачал головой, хлопнул в ладоши. – Оригинальность. Я хочу создать великое английское вино, ни на что не похожее, уникальное. – Он сложил колечком большой и указательный пальцы. – И выпускать ограниченные партии – вот в чем секрет. Они будут выстраиваться здесь за ним в очередь.

– Если только вынесут запах свиной фермы.

Он посмотрел на нее с обидой, и она пожалела о своей шутке.

– Тебе… тебе оно правда понравилось?

Алекс кивнула.

– Еще предстоит пройти немалый путь, ты ведь понимаешь, да?

– Да, – солгала она, одобрительно улыбнувшись ему.

Он посмотрел на нее с облегчением.

– Я знал, что ты поймешь. Если за время нашего брака ты не получила от меня ничего другого, то уж в винах научилась разбираться.

Она снова одобрительно улыбнулась.

– Я думаю, Фабиан гордился бы этим. Он в прошлом году приезжал на сбор урожая – помогал снимать грозди. Оно будет особенное, да?

Она кивнула.

– Шардоне! – воскликнул он, подняв глаза к потолку, потом повторил это слово, громко, отчетливо, как чтец Библии на амвоне. – Шардоне!

Это слово эхом разнеслось по холодному, влажному сараю.

В бороде Дэвида яростно сверкнули зубы, и Алекс вздрогнула: муж вдруг показался ей совсем чужим человеком.

– «Монтраше», «Кортон-Шарлемань»! – Он поцеловал кончики своих пальцев.

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Я в этом году смогу выпустить двадцать пять тысяч бутылок, неплохо, правда?

– Дэвид, мне нужно с тобой поговорить.

Он простер к ней руки, показывая загрубелую кожу и грязь под ногтями:

– Ты посмотри, посмотри на это! А в Лондоне я ведь делал маникюр, ты помнишь? Руки у меня были красивые… вот только из них выходило сплошное дерьмо. Теперь они грязные, уродливые, но то, что я создаю ими, прекрасно. Разве это не замечательно?

– Да. Надеюсь, тебе это идет на пользу. Мы можем пройти в дом и поговорить?

– Конечно. – Он взял у нее стакан и пошел к двери, остановился, похлопал по громадному лотку из нержавеющей стали. – Это для ферментации, – гордо сказал он. – Ни на одной другой винодельне в Англии нет такого.

Алекс встретила взгляд его грустных карих глаз. Ради всего этого он уехал из Лондона, оставил ту жизнь, большие доходы, быстрые машины, стильные костюмы и дорогие маникюрные салоны. Оставил все это ради того, к чему лежала его душа – к этому холодному грязному зданию с кислым запахом и странными машинами, виноградным лозам, овцам и одиночеству.

– Ты счастлив?

– Я делаю то, что мне нравится.

– Но счастлив ли ты?

Он пожал плечами и пошел дальше. Она последовала за ним во двор, залитый светом, пахнущий землей, псиной и навозом, пересекла его и нырнула в низкую дверь коттеджа.

Дэвид наполнил чайник из крана над каменной раковиной, поставил на плиту. Алекс села за сосновый стол и инстинктивно смела с него крошки в ладонь.

– Хочешь есть?

Она отрицательно покачала головой и высыпала крошки в большой бумажный пакет, заменявший корзинку для мусора.

– Рад тебя видеть. Давно тебя здесь не было.

Она посмотрела на груды тарелок и блюд вокруг сушилки и улыбнулась:

– Тебе нужно нанять посудомойку.

Он покачал головой:

– Они не умеют отмывать винные бокалы – оставляют осадок.

– Ты усложняешь им работу.

Он пожал плечами:

– Когда наступает вечер, делать здесь особо нечего, вполне могу помыть посуду сам.

Чайник начал легонько шипеть. «Словно дышит», – подумала она.

– Я ходила к медиуму.

Дэвид тщательно протер кружку кухонным полотенцем, посмотрел на нее.

– И?..

– Он вышел на связь с Фабианом.

Дэвид поставил кружку, вытащил из кармана табакерку.

– Я знаю, что ты думаешь по этому поводу, но происходят всякие события… очень странные события.

– Какие?

Алекс посмотрела на старые деревянные часы на полке. Четыре пятнадцать.

– Они правильно показывают время? – слабым голосом спросила она, посмотрев для сравнения на собственные часы.

– Обычно спешат на несколько минут.

– Я в четыре должна была быть в издательстве «Пингвин»… – Она покачала головой.

– Что-то важное?

– Целый месяц улаживала.