Она смотрела на воду, пытаясь не пропускать в сознание его слова. На водной глади появилась рябь: вероятно, рыба. Алекс чувствовала себя уставшей и опустошенной. Казалось, энергия покинула ее, на земле осталась лишь безжизненная тяжелая оболочка плоти.

– Как ты объяснишь поведение Филипа Мейна? – спросила она, уже растеряв способность к борьбе.

– Ты слышала, что Мейн говорил голосом Фабиана?

– Да.

– Может быть, он притворяется. Вероятно, он хороший актер.

– Зачем ему это надо? И в любом случае с тобой это тоже произошло. Дэвид, ты как будто… стал им. Я слышала его голос из твоих уст.

– Мозг иногда играет с нами странные шутки. – Он пожал плечами.

Несколько секунд они стояли молча.

– Мне холодно, – сказала она. – Я бы хотела вернуться.

Они пошли обратно. Рядом раздался громкий плеск.

– Рыба! – сказал Дэвид.

– Похоже, большая рыба.

Он кивнул и печально улыбнулся:

– Из Фабиана получился бы рыболов гораздо лучше меня. У него было больше терпения.

– Забавно, как можно по-разному оценивать своего ребенка. Я никогда не считала его терпеливым. Когда он был поменьше, закатывал жуткие истерики, если немедленно не получал того, что хотел. Ужасно – я этого боялась.

– Он понимал толк в вине. Думаю, он мог бы стать хорошим специалистом по вину, было бы желание. – Дэвид заметил презрительное выражение на лице Алекс. – Производство развивается, – не уступал он. – Когда Фабиан приезжал сюда в последний раз, всего несколько недель назад, он попробовал шардоне и сразу оценил.

– Несколько недель назад?

– Да.

– Он сказал мне, что не ездил к тебе с Рождества.

На лице Дэвида появилась виноватая улыбка.

– Наверное, не хотел тебя обижать, не хотел… ну… чтобы ты ревновала или что-нибудь в этом роде. Он в последнее время часто приезжал, в особенности после Рождества.

Отчего-то Алекс стало не по себе.

– И что он делал?

– Помогал мне немного с обрезкой. Ему правда начинало здесь нравиться. У меня возникло ощущение, что он после Кембриджа собирался приехать ко мне. Конечно, с практической точки зрения это было бы неразумно, по крайней мере в данный момент, потому что доходов никаких. Но через два-три года мы могли бы получать прибыль.

– Он приезжал один?

– Да. Извини… ты не расстроилась?

– Нет, конечно. Я рада, что вы были хорошими друзьями. Это очень мило.

– Жаль, что я не успел узнать его получше. Он был умным парнем. Я наблюдал за ним – он часами сидел на острове, ловил рыбу, и я спрашивал себя: о чем он думает?

– О чем думаешь ты, когда ловишь рыбу?

– О тебе, наверно.

– Обо мне? – Она улыбнулась.

Он поднес зажигалку к погасшей сигарете.

– О тех счастливых временах, когда мы были вместе. Когда мы познакомились. О том, как мне тебя вернуть.

Он повернулся и посмотрел на нее. На миг они остановились и заглянули друг другу в глаза. Потом Алекс отвела взгляд, уставилась в землю.

– Уже по-настоящему холодает, – сказала она и пошла дальше.

– Тебе обязательно возвращаться сегодня в Лондон?

– А ты почему спрашиваешь?

– Я бы хотел, чтобы ты осталась. Мы бы пообедали. Или могли бы выехать куда-нибудь. Мы собирались встретиться на этой неделе.

– А к тебе тут пташка какая-нибудь не залетает?

– Пташка? Да с чего ты взяла? Нет, никто ко мне не залетает.

– А кто же носит эти сапоги?

– Я не знаю, чьи это сапоги, – смущенно пробормотал он, покраснев. – Думаю, они достались нам вместе с домом.

Она улыбнулась:

– Я не против, если ты… ну, ты понимаешь…

Он отрицательно покачал головой.

– Так ты останешься?

– Я поужинаю, а потом должна буду вернуться.

– Останься на ночь, расслабься. А то ты как сжатая пружина… я лягу в свободной комнате… а ты можешь в моей – там хорошо и тепло.

– Посмотрим.

Они вошли в крохотную гостиную. Пока Дэвид растапливал камин, Алекс оставалась в пальто.

– Я пользуюсь этой комнатой, только когда кто-нибудь приезжает, а так живу в кухне.

– Меня вполне устраивает кухня.

– Нет, когда натопится, тут уютно. Тебе нравилась эта комната.

Она кивнула, окинула взглядом фотографии, старую побитую мебель и древний музыкальный центр «Банг и Олуфсен». Вспомнилось, как они его покупали – ей понравился дизайн. А сегодня эта штука казалась такой неуклюжей громадиной! На стене висела фотография – Фабиан на трехколесном велосипеде. А рядом другая, совсем недавняя, черно-белая – крупный план, анфас, взгляд тот самый, пронзительный, который всегда выбивал ее из колеи, заставлял отворачиваться. Она посмотрела на язычки пламени в камине, вдохнула приятный запах дымка.

– Через несколько минут разгорится – и будет хорошо и тепло. Поставь музыку, если хочешь, – предложил Дэвид, направляясь к двери.

– Что ты теперь слушаешь?

– В основном Бетховена. Ты почему улыбаешься?

– Да так.

Он вышел на кухню, Алекс следом, снова улыбаясь про себя.

– Мне, наверное, это кажется забавным. Я сколько пыталась тебя приучить к классической музыке, но ты ее не принимал, говорил, что, слушая классику, чувствуешь себя стариком. И всегда слушал сплошную попсу.

– Ну, мне еще нравился джаз, – поправил он.

– Забавно, как все мы меняемся.

– Ты изменилась? – Он включил воду и принялся мыть руки.

– Да.

– А я думаю – нет.

– Я была беззаботной, как ты. Теперь стала серьезной. И ты тоже.

– По крайней мере, мы изменяемся в одном направлении.

«К сожалению, это не так», – с грустью подумала она.

* * *

Они сели за кухонный стол лицом друг к другу. Между ними на столе помаргивала свеча в блюдце. Дэвид разложил по тарелкам тушеное мясо.

– Тебя не беспокоит, что это мясо твоей же овцы?

– Нет. Наверно, беспокоило бы, когда я жил в Лондоне. Загородная жизнь меняет мировоззрение.

Она нанизала на вилку кусочек мяса, подула на него, попробовала.

– Вкусно, очень вкусно.

Он с гордым видом пожал плечами.

– Дэвид, есть и еще одна причина, по которой я хочу снова встретиться с медиумом.