— И вы…

— Я не стал надевать шлем. Так он и проболтался на руле.

— Вы уехали? На этом скутере?

— Наверное. Иначе зачем тому парню было бежать за мной? Кричать и размахивать руками. Почему все они кричат и размахивают руками? Почему вы все кричите?

— Я ни разу не повысила голоса, если вы заметили.

— Да. Вы — совсем не то, что другие. Совсем, совсем не такая.

— Я хочу помочь. Для этого вы здесь.

— Это вы здесь. Вы.

— Парень, который бежал за вами… Кричал и размахивал руками… Он был владельцем скутера?

— Наверное. Он выглядел по-дурацки, хотя и не был тайцем.

— Что же дурацкого в нем было?

— Как он бежал. А потом споткнулся и упал. Чарли обычно так падает в черно-белом кино. Любите Чарли?

— Вы имеете в виду Чарли Чаплина? Никакого другого черно-белого Чарли я не знаю.

— Никакого другого и нет.

— Мне нравится Чарли. Мы могли бы вместе посмотреть…

— Не очень хорошая идея. Я только хотел сказать, что падал он забавно, — как Чарли в любом из своих фильмов. Вот и все.

— Все тайцы выглядят по-дурацки?

— По-дурацки. Как какой-нибудь маймун.

— Что такое «маймун»?

— Не знаю. Не могу вспомнить, нет. Да что ж такое с головой?

— Это человек? Может быть, шаман? Нищий? Тот, кто продает любовь за деньги?

— Лучше вам помолчать.

— Хорошо.

— Я не знаю, как далеко отъехал. Просто ехал, пока не кончился бензин. Вначале под колесами что-то дрожало, неявно… Но дрожь все равно можно было уловить. И странный звук, неприятный. Как будто кто-то ломает куски пенопласта. Бросает камни в железную бочку. Колотит палкой по жести. Убивает булыжником змею. И она шипит. Ш-ш-ш… И машины. Они шли навстречу мне, к побережью. А потом поток прекратился. А другой возник. Люди, которые покинули берег. Кому удалось покинуть.

— Вы поняли, что произошло?

— С самого начала я знал, что произойдет. Не позволил волне уничтожить себя, но ничего не сделал, чтобы спасти маму. Силой не заставил ее уйти. Теперь вы понимаете, что это я убил ее? Теперь вы понимаете, почему я убийца?

— Нет. Вы просто предчувствовали что-то. Как человек с хорошо развитой интуицией. Но вы не могли знать о цунами. Вы же не ученый-сейсмолог. Вы не снимаете показания с приборов. И не работаете в службе оповещения.

— Тот мужчина на пляже. Который пытался прогнать всех. Он ведь откуда-то знал. Хотя и не был похож на ученого-сейсмолога.

— Как много людей услышало его?

— Немного. Никто не услышал. Никто не ушел. Кроме меня.

— Вот видите. Знание не всегда помогает. Так же, как и интуиция. Люди поворачиваются к ним спиной гораздо чаще, чем можно себе представить.

— Я их понимаю. Было утро, и вода отошла от берега. Ракушки, креветки… Я видел ружье для подводной охоты. Может быть, другие увидели что-то еще, гораздо более ценное. Разве можно было уйти?

— Это трагедия. Несчастный случай. Никак не убийство.

— Никто из тех, кто оставался на пляже, не выжил… Вспомнил. Там еще были дайверы. Маленькое судно взяло их на борт. Они не выжили тоже. И дети. Там были дети. Они точно не могли ничего сделать, не могли спасти своих родителей. Слишком слабые у них руки. А у меня? Как думаете?

— Не знаю. Возможно, они сильнее, чем кажутся.

— Или наоборот. Я бросил скутер на заправке. Забрал только мотоциклетный шлем.

— Зачем?

— Я не сказал вам? Там сидела моя птица. Думал, она исчезла, как всегда исчезает, а она всего лишь перебралась в шлем. Я случайно обнаружил это, уже на заправке. Она сидела тихо-тихо, вот я ее и не заметил поначалу. Я хотел вернуться, но дороги успели перекрыть. Ждали вторую волну. А потом… Я плохо помню, что было потом. Даже не знаю, пришла ли вторая волна. Но это не важно.

— Для вас?

— Для мамы. Вторая волна уже ничего не могла изменить. Не могла сделать маму более мертвой, чем она была.

— Вы нашли ее?

— Я нашел того парня — Чарли. Ну, как нашел… Увидел его тело среди других — возле гостиницы. Тела складывали на такие длинные полосы ткани. Или на полиэтилен, я не помню точно.

— А мама?

— Странно, что я так хорошо запомнил Чарли. Ведь я и не рассмотрел его толком. Волосы у него светлые, совсем как у меня. Но лицо темное, — наверное, из-за песка, песок облепил кожу. И в рот ему набились водоросли… Я еще подумал, что видел его когда-то. Не на Пхукете. В другом месте.

— В Алькала-де-Энарес?

— Таких совпадений не бывает, что вы! Я видел его раньше. Очень давно. Но не могу вспомнить где.

— Если это важно…

— Это не важно.

— Вы нашли маму?

— Не знаю, почему я приклеился к Чарли. Мы не были знакомы, я всего лишь… Всего лишь одолжил у него скутер. Это ведь не угон? Я бы вернул, если бы в скутере не кончился бензин. И у меня не было денег, чтобы заправиться. Одно к одному, одно к одному…

— Вы рассказывали об этом кому-то еще?

— Про угон? Или про Чарли? Или про колумбийца у семичасового утреннего поезда? Или про то, как я убил маму?

— И про автобус. И про маки — белые и красные.

— Я пытался. Но никто не хочет слушать. Все только кричат и размахивают руками. Приходится прикладывать усилия, чтобы заставить их замолчать.

— Я не кричу. Вы же видите. Я могу вам помочь.

— Вы очень добрый человек. И умный. И не пытаетесь загнать меня в угол, наоборот — пытаетесь оправдать. Но это ошибка. Вы ошибаетесь.

— Возможно, я просто не знаю всего.

— Я и сам многого не знаю. Не помню. Не помню, нашел я маму или нет. Зато помню, как стоял и смотрел на Чарли. Очень долго. Так долго, что у меня спросили, не родственник ли он мне, не брат? И кто-то даже принес воды — на случай, если мне вдруг станет плохо. А я просто хотел вспомнить, где видел его. У вас так бывает? Какая-то мысль втемяшится в голову и сидит гвоздем.

— Иногда.

— А со мной это происходит постоянно.

— Мы можем вместе попытаться вынуть гвозди из вашей головы. Если вы доверитесь мне…