— О вашем визите я ей тоже сообщу.

— Конечно. А лучше всего — передайте нижайшую просьбу перезвонить капитану Бахметьеву. Это я. Запишите где-нибудь…

— На память я пока не жалуюсь, молодой человек.

Распрощавшись с Лилией, Бахметьев покинул психоаналитический кабинет и двинулся в сторону метро «Горьковская». До встречи с Мустаевой оставалось добрых полчаса, и, пока он размышлял, на что бы их потратить, раздался телефонный звонок.

Ковешников.

Всякий раз, когда Ковешников звонил ему, Бахметьев медлил с ответом. И установленный на рингтон куплет из полузабытой песни «Манчестер и Ливерпуль» в исполнении какой-то французской певицы, доигрывал почти до конца. Упираясь в «жю тэмэ»[18] и «ку жэм та вуа»[19], никакого отношения к Ковешникову не имеющим.

Вот и сейчас, сосредоточенно выслушав немудреную историю про Манчестер, Ливерпуль, тысячи незнакомцев и поиски любви, Бахметьев наконец откликнулся.

— Где тебя носит? — желчно поинтересовался Ковешников.

— Вообще-то опера ноги кормят. Как и волка. У меня встреча. Пробиваю одну версию по Ольге Ромашкиной.

Даже под страхом смерти Бахметьев не признался бы лакричному вонючке, что встречается с Анной Мустаевой. Сболтни Женя лишнее — и Ковешников затопчет его, задолбает дешевыми подколками. И гнусными намеками — такими же сальными, как и ковешниковская голова.

— Сворачивайся.

— Не понял.

— Отменяй встречу, чего непонятного? Ты мне нужен.

— А никого другого…

— Никого другого под рукой не нашлось. К сожалению.

Бахметьев пропустил обидную для себя фразу мимо ушей:

— Может, сообщишь тогда, что произошло?

— Ника Шувалова. Девять лет. Пропала вчера днем, во время занятий в художественной школе. Няня ждала ее на улице, но она так и не появилась.

— Мы-то здесь каким боком? Пропажей детей занимаются…

— Пропажей этого ребенка займемся мы, — отрезал Ковешников. — Начальство так распорядилось.

— А как же «Красное и зеленое»?

На том конце провода послышалось сопение. И еще один звук — как будто кто-то легкий (птица или маленький зверек) топчется по гальке. Это Ковешников принялся терзать свой шрам, скрести по нему и постукивать. Так всегда бывает, когда Ковешников страшно недоволен и не знает, как с этим недовольством справиться и в какую дыру его засунуть к чертям. Первое. Девчонка — непростая. Дочь высокопоставленной шишки.

— Это одно и то же. Высокопоставленная и шишка, — зачем-то поправил Ковешникова Бахметьев. — Масло масляное получается.

— Я бы тебе сказал, что получается, грамотей. Уже после того, как девочка исчезла, нашли ее сумку. Альбом, акварельные краски и кисти. Обычный набор для такого рода школ. Так вот, кисти были завернуты в кусок ткани. Знаешь, какой?

— Ну?

— Красные маки на зелени.

BESS, YOU IS MY WOMAN NOW. 7:35

Без даты

Мама

НАЧАЛО АУДИОЗАПИСИ

— …Это я ее убил. Не знаю, зачем я это сделал.

— Правильнее будет считать это несчастным случаем.

— Нет. Я знаю, что такое несчастный случай. Несчастный случай — это то, что произошло в Мадриде. На вокзале Аточа. За девять месяцев и пятнадцать дней до того, как я ее убил.

— И что же там произошло?

— Сработали взрывные устройства. В четырех поездах.

— Ничего не слышала об этом.

— Слышали. Просто забыли. Больше десяти лет прошло. Вы, наверное, были маленькой девочкой.

— Погодите… Ну, конечно. Взрывы в Мадриде. Я помню. Тогда мы принесли свечи к консульству. И цветы. Кажется, гвоздики, или, может быть…

— Маки?

— Ну что вы. Это была ранняя весна. И я уже не была маленькой девочкой.

— Как они выглядят?

— Маленькие девочки?

— Гвоздики.

— Обыкновенно. Красные цветы, небольшие. Край цветка волнистый.

— Это маки.

— Красные и белые цветы.

— Белые маки тоже существуют.

— Ранняя весна — слишком холодное время для маков.

— Вы не понимаете. Макам все равно.

— Ну, хорошо. Пусть маки. Мы принесли их к консульству в память о жертвах теракта. Это был теракт. Множество погибших.

— Сто девяносто два человека. И это был несчастный случай.

— Сработали взрывные устройства. В четырех поездах. Вы сами так сказали. Разве это похоже на несчастный случай?

— Снова я все напутал… Несчастный случай произошел раньше. Просто из-за взрывов никто его не заметил. Никто не вспомнил о нем.

— Можете его описать?

— Я потерял птицу.

— Разве можно потерять птицу?

— Потерял из вида.

— Она улетела?

— Просто исчезла.

— Это и есть несчастный случай?

— Когда теряешь что-то важное, разве не становишься несчастным?

— Вы правы. Да. Наверное, это была особенная птица?

— Красные перышки на голове. Желтые лапки. Она — мой лучший друг.

— Мне жаль.

— Хотите, расскажу, как все было?

— Для этого вы здесь.

— Для этого вы здесь.

— Да, конечно. Продолжайте.

— Мы с мамой стояли на перроне в Алькала-де-Энарес. Мы тогда жили в Алькала-де-Энарес, не знаю почему.

— Приехали к кому-то погостить? К родственникам или друзьям…

— Нет-нет. У нас нет друзей и родственников. И никогда не было.

— А птица?

— К птице не приедешь в гости. Я ведь не сумасшедший. Или вы думаете, что я…

— Конечно, нет.

— Потом я расскажу вам о птице. Это важно. Потом, не сейчас. Сейчас утро, и мы с мамой стоим на перроне. Маме надо ехать в Мадрид, я ее провожаю. Вообще-то ехать всего ничего. Минут сорок — и ты на месте, на Аточе, центральном вокзале. Но я всегда провожаю ее по утрам. Смотрю, чтобы никто ее не толкнул. Не задел, когда она садится в вагон. Очень много народу по утрам отправляется в Мадрид. Все работают там.