* * *

Управление провинциями следовало византийской и арабской моделям. В каждую провинцию, именовавшуюся вилайетом (от арабского «валайя»), Константинополь назначал наместника, на которого был возложен сбор налогов, призыв в армию, контроль над соблюдением закона и порядка и отправление правосудия. Ответственность за внешнюю безопасность возлагалась на центральное правительство. Практика сбора налогов со всем присущим ей злом конечно же была продолжена. Горный Ливан, населенный свободолюбивыми маронитами и друзами, требовал особого внимания со стороны турецких властей. Здесь контроль над местным населением был возложен на местных же феодалов, Маанов, а затем Шихабов. Эти правители передавали родовые поместья своим сыновьям, не отправляли своих земляков на военную службу в имперскую армию и осуществляли автономный контроль над своим краем. Один из них, Фахруддин II аль-Мами (ум. 1635), зашел в такой автономности так далеко, что заключил договор с флорентийскими Медичи о совместных военных действиях против своего сюзерена. В других землях, исключая Ливан, типичный правитель провинции (вали) обычно покупал свою должность в Константинополе (Стамбуле) и далее был заинтересован лишь в том, чтобы окупить затраченные деньги, понимая, что пребывание на посту будет недолгим. Следует, однако, признать, что при этом достигались относительная внутренняя безопасность и общая стабильность. Долгие века народы этих территорий пребывали в крепких тисках Османской империи. Однако за все это время так и не было предпринято сколько-нибудь серьезных попыток использовать ее природные ресурсы или развивать человеческий потенциал. Земледелие и ремесла стремительно приходили в упадок на той обочине прогресса, на которую они угодили.

* * *

Период имперской славы, который пришелся на годы правления Сулеймана Великолепного, ненадолго пережил его самого. Во время царствования его сына Селима II (1566—1574), для которого вино и женщины были более важны, нежели государственные дела, процветали легкомысленные развлечения, особого размаха достигла коррупция. При правлении наследников Селима велись успешные войны с Персией на одном фронте и с венграми, поляками и австрийцами — на другом. Неудачная осада Вены в 1683 г. стала началом упадка былого имперского величия.

Великие визири, пытавшиеся искоренить коррупцию, реформировать непокорный корпус янычар и усовершенствовать бюрократический аппарат, оказались бессильны остановить или повернуть вспять ход истории.

В конце XVI в. семена слабости, ранее упавшие в почву Османской империи и турецкого общества, дали свои горькие всходы. Государству, первоначально созданному для завоеваний, для войны, а не для мира и процветания, недоставало способности приспособиться к меняющимся условиям. Сосредоточение верховной власти в руках одного человека, султана-халифа, препятствовало эффективному контролю над косными и удаленными от имперского центра провинциями. В дальнейшем это означало, что, когда власть попадала в руки некомпетентного человека, а это бывало нередко, результат зачастую получался катастрофическим. Впоследствии обстановку серьезно осложнила неясность принципов престолонаследия, приводившая к нескончаемым интригам и междоусобицам, главными действующими лицами которых были родные братья или сыновья правителя. По приказу Сулеймана Великолепного его старший сын был задушен, чтобы расчистить путь к трону беспутному Селиму, отпрыску его любимой наложницы. Наследник Селима Мурад III (1574—1595), оставивший после себя более ста детей, занял трон после того, как умертвил пятерых своих братьев. Более гуманные методы борьбы с соперниками вошли в практику в 1603 г. Тогда султан просто замуровал своего старшего родственника мужского пола в особый павильон (кафас), окруженный высокой стеной, где тот оставался под строгим присмотром тюремщиков. Одним из таких «заточенных в клетку» был султан Мехмед V Рашад (1909— 1918), у которого, как и следовало ожидать, после долгих лет, проведенных в заточении, имелись все признаки задержки умственного развития.

Что касается пестрого конгломерата народов, составлявших основную массу населения, то они не имели прочных связей друг с другом и не отличались особой лояльностью к правящему слою. Среди них лишь мусульмане могли найти общие интересы на религиозной почве. По мере того как эти люди настойчиво следовали архаичным приемам и техникам земледелия и ремесел, экономика империи постепенно приходила в упадок. Район Сирии, расположенный между Алеппо и Евфратом, являвшийся в древности благодатной житницей, снабжавшей зерном и другой сельскохозяйственной продукцией целый регион и способный прокормить не одну страну, в середине XVIII в. превратился в пустыню, каковой остается и по сей день. Между Ираком османской эпохи и процветающей некогда долиной Тигра—Евфрата времен Навуходоносора и Гаруна ар-Рашида разница столь велика, что практически невозможно поверить, что это одна и та же страна. Население Сирии—Ливана—Палестины, которое в дни римского владычества достигало шести миллионов человек, к концу XVIII в. уменьшилось почти вдвое. В Египте, где чаще, нежели в других странах, свирепствовали смертоносные эпидемии, численность жителей сократилась с восьми до двух с половиной миллионов человек.

* * *

Наряду с внутренними проблемами существовали и внешние. Пока Турция дряхлела и слабела, имперская Европа крепла и набирала силу. Политические амбиции тамошних правителей подталкивали их на новые территориальные завоевания, а расширение промышленного производства требовало новых рынков сбыта. Европа бросала вызов азиатской державе на всех фронтах: политическом, военном, экономическом и культурном.

В XVII в. положение Порты усугубилось выходом на историческую арену двух опасных соседей — сначала Австро-Венгрии, а затем России. Австрия и Венгрия имели давние счеты с Турцией и жаждали новых территорий, желая потеснить Османскую империю. Россия, будучи одновременно и европейской, и азиатской державой, при Петре Великом (1689—1725) прорубила окно в Европу и пожелала занять достойное место среди европейских держав. Право на господство в Черном море стало главным пунктом русско-турецкого соперничества. Россия с ее замерзающими северными портами отчаянно добивалась выхода к теплому Средиземному морю через Черное. Борьбу против Турции Россия начала в годы правления Екатерины Великой. В 1774 г. российская императрица вынудила побежденную Турция принять условия Кючук-Кайнарджийского мирного договора, предусматривавшего уплату большой контрибуции и предоставление русскому флоту права на навигацию в водах Турции. Прочие условия составили основу права России на защиту христиан, проживавших на территории Османской империи. Ни один турецкий правитель никогда еще не подписывал более унизительного для своей страны мирного договора. Незатухающая вражда между Россией и Турцией в XIX в. вылилась в Крымскую войну (1854—1856), спровоцированную претензиями России на обладание Святой землей в Палестине и намерениями царя Николая I завладеть Константинополем. Николай называл Турцию «больным человеком Европы» и пригласил Великобританию поучаствовать в похоронах этого обреченного и в разделе его наследства. Однако с началом Крымской войны Великобритания и Франция встали на сторону Турции, якобы для сохранения целостности последней, но в действительности для обуздания России. Обе крупные западноевропейские державы имели коммерческие интересы в этом регионе, лежащем на пути в Центральную Азию и Африку. Именно это противостояние стран Западной Европы и России позволило одряхлевшей Турции сделать попытку вернуть себе былое величие. Так называемый восточный вопрос XIX — начала XX в. по сути своей был вопросом западным. Вовлекая европейские державы в жесткое соперничество друг с другом, он также предполагал ущемление интересов более слабых государств в пользу сильных.