— Синтия уехала с Биллом Эрншо час назад.

— Вы бы хоть позвонили, дорогой дружище!

— Слушайте, майор Прайс. В деле возникло несколько очень серьезных деталей, которые грозят перевернуть его с ног на голову. Больше я ничего не могу вам сказать, кроме того, что Хэдли может в любую минуту послать за Лесли, — тут Дик увидел, как напряглась плотная фигура майора Прайса, — чтобы задать ей несколько вопросов.

— В самом деле? Вы мне этого не говорили!

— Я сам только что освободился, потому что Хэдли с доктором Феллом затеяли спор, и…

— О чем спор?

— Во-первых, о дистилляции синильной кислоты. О том, легко ли ее получить из неядовитых ингредиентов, которые можно купить в каждой аптеке. И прочее. Надеюсь, в любом случае с Лесли я легко объяснюсь.

Майор Прайс крутанул колесико зажигалки и раскурил наконец трубку.

— Дорогой мой дружище, — сказал он, — могу сообщить вам одно: девушка очень расстроена, почти в истерике. Она, должно быть, сегодня многое пережила, хоть и не пожелала, — лоб его нахмурился, — довериться даже своему юрисконсульту. Если хотите оказать ей добрую услугу, бегите кратчайшей дорогой.

— В таком виде?

Майор хранил невозмутимость.

— Да. В таком виде. В дипломатическом смысле по телефону звонить поздновато.

И Дик побежал.

Вновь свернув на дорогу и направляясь на запад, к деревне, он смутно расслышал у себя за спиной бормочущие голоса. Это были все еще спорившие голоса доктора Фелла и суперинтендента Хэдли.

Если они тоже направляются к Лесли, чтоб дальше расспрашивать девушку, которая, по словам майора Прайса, и без того уже очень расстроена, почти в истерике, то Дик должен прийти к ней первым. А что потом?

Неизвестно. Несомненно, найдется какое-нибудь безобидное объяснение клятвенному утверждению Берта Миллера, будто он видел Лесли у коттеджа посреди ночи. Дик выкинул это из головы, велел себе не думать, потому что боялся второй раз за день претерпевать те же самые муки в поисках правдоподобного истолкования. Но тем не менее шаг ускорил.

Через три-четыре минуты он добрался до Хай-стрит; дом Лесли уже совсем рядом.

Розовая полоска заката тянулась за крышами; то тут, то там поблескивала черепица, вырисовывались силуэты каминных труб. Но на абсолютно пустынной Хай-стрит темнота сгущалась. Те обитатели Шести Ясеней, которые не сидели в «Грифоне и ясене», были дома, готовясь включить девятичасовые новости.

Дик повернул направо с Галлоус-Лейн, перешел через дорогу, большими шагами направился по мощеной кирпичной дорожке, служившей Хай-стрит тротуаром.

Вот и дом Лесли, за каштанами, среди широких травянистых лужаек. Кроме верхней спальни, свет нигде больше не пробивался из-за плотных задернутых гардин; над парадной дверью горел крошечный фонарик. Дик остановился у калитки, посмотрел налево-направо.

Единственным жилым домом поблизости (если его вообще можно назвать жилым домом) была почтовая контора. Взглянув направо, Дик увидел ее во всем убожестве, потрепанную непогодой.

Обшарпанная дверь между двумя простыми грязными, выходившими на Хай-стрит окнами, под одним из которых зияла щель для писем и пакетов. В передних помещениях мисс Лора Фезерс сочетала свои почтовые обязанности с мелкой торговлей тканями, которые, кажется, никогда никто не покупал. В дальней части дома мисс Лора Фезерс жила. Почта всегда закрывалась в шесть — злопыхатели утверждали, будто раньше шести, — и теперь была закрыта, на двери и на окнах опущены прочные жалюзи, словно обороняя почту от клиентов, как крепость обороняется от нападающих.

Дик без любопытства взглянул на контору в легких летних сумерках.

Где-то неподалеку сонно стрекотала припозднившаяся газонокосилка. Он выбросил из головы мисс Лору Фезерс, открыл калитку и пошел по дорожке к дому Лесли.

И тут в здании почты грянул выстрел.

Была какая-то жуткая история о двоих влюбленных, обреченных на вечную разлуку, поскольку они проходили друг мимо друга в разные стороны через вертящуюся дверь одного и того же отеля. Душу и сердце Дика Маркема переполнило схожее ощущение, будто дверь поворачивается исключительно для того, чтобы вновь его выбросить в прежний кошмар.

Определенно выстрел. Пистолет или даже ружье. Дик знал, откуда он донесся.

Ему хотелось бежать, слепо умчаться прочь от того, что его беспрестанно преследовало. Но он отлично понимал, что этого сделать не сможет. Повернулся и бросился по кирпичному тротуару к почтовой конторе. Ничего не слышалось на Хай-стрит, кроме глухого топота по кирпичу его собственных ног.

Вблизи за плотными жалюзи на двери и на окнах виднелась бледная ниточка слабого электрического света.

— Эй! — крикнул Дик. — Эй, вы, там!

Ответа он не ждал, но в некотором смысле дождался. За закрытой дверью послышались удалявшиеся по голым доскам пола шаги: быстрые шаги, украдкой, на цыпочках, отступали в жилую часть дома.

Дик схватился за дверную ручку. Хотя после шести дверь почтовой конторы никогда не открывалась — только для почтальона Генри Гаррета, в девять часов заходившего за вечерней почтой, которую мисс Фезерс заранее укладывала в холщовый мешок, — сейчас она не была заперта.

Перед Диком возник мысленный образ мисс Фезерс, рассуждавшей исключительно о своем гастрите и о непомерных запросах клиентов. Он толкнул дверь, почуяв жженый запах пороха.

Пыльная электрическая лампочка освещала грязное, тесное почтовое отделение с зарешеченным почтовым прилавком справа и прилавком с разложенными на полках рулонами тканей слева. Дальше Дик видел открытую дверь в жилые помещения, откуда слышалось пение и клокотание кипевшего чайника.

Но в первую очередь он увидел другое.

Ящик для писем и пакетов стоял под окном, возле прилавка с тканями. Деревянная дверца распахнута настежь. Брошенные в щель с улицы письма попадали в ящик, но теперь там почти ничего не осталось.

Весь пол был усеян затоптанными конвертами всевозможных размеров, словно их разметал порыв ветра. Туго врученный в трубку журнал в оберточной бумаге еще катился по неровному полу, синяя марка мелькала, мелькала, пока журнал не уткнулся в стойку прилавка с тканями напротив.

А за прилавком с тканями стояла, пошатываясь, сама мисс Лора Фезерс.

Темные глаза ее остекленели, почти ничего не видели, но тем не менее дико сверкали. Женщина, с разъяренным лицом, с пучком седоватых волос, в темном бесформенном платье, выглядела немыслимо страшно, немыслимо жалко. Получив пулю с близкого расстояния, она крепко прижимала к левой груди правую руку с окровавленными пальцами. Наверное, мисс Фезерс смутно осознала, что кто-то вошел, ибо левой рукой, в которой, похоже, торчал какой-то клочок бумаги, непрестанно трясла и указывала с лихорадочной силой на заднюю дверь.