И сколько не бились послы, паны стояли на своём.

– Король, – говорили они, – даст вам Владислава, но прежде он должен занять Смоленск и совершенно усмирить Россию.

История посольства Голицына-Филарета скорбна, но поучительна.

Поляки принудили их вступить в переговоры с защитниками Смоленска, но предателям не удалось склонить героев на ту измену, которую бояре уже совершили в Москве, и после этого поляки совершенно перестали считаться с ними!

Повторим еще раз, что, вглядываясь в события того времени, мы обнаруживаем странную закономерность. Всё то, что Филарет считал благом, оборачивалось горем для страны, все то, что он считал неудачей, оказывалось прямой выгодой.

Вот и сейчас…

Неудача посольства Филарета явилась благом для Руси.

А упрямая несговорчивость Сигизмунда, желавшего самому править на Руси, и была той помощью, которую вымолили наши святые, чтобы спасти Русь.

Ведь именно неумеренность амбиций Сигизмунда и спасла тогда нашу страну от порабощения!

Как говорит Н.М. Карамзин, «судьба, благословенная для России, влекла ее к другому назначению, готовя ей новые искушения и новые имена для бессмертия!.. Сигизмунд со своими панами завидовал Гетману (Станиславу Жолкевскому. – Н.К.)… хотел сам быть Царем или завоевателем России».

И опять-таки как ни задуматься над тем, что стоит только удалиться Филарету от Москвы, как и начинает сразу собираться земля, устраиваться государственная жизнь…

Зато, как только Филарет возвращается, все приходит в упадок – разрушается государственное управление, устраиваются заговоры, гибнут люди, которые особенно важны сейчас для России, возбуждаются самозванцы!

Нет-нет… Мы не утверждаем, будто Филарет (Романов) организовывал все заговоры, все убийства, все предательства.

Сейчас речь не об этом.

Филарет Романов в нашей истории – это не только исторический деятель.

Как и Романовы, – это не просто семья или династия…

Это название болезни, поразившей тогда Святую Русь…

И действовала эта болезнь порою уже независимо от своих возбудителей…

А устраивалось все по молитвам святителей и праведников…

Через великие испытания шла к очищению Русь, и, пожалуй, никогда еще в нашей истории не обнажался так ясно и очевидно православный смысл пословицы о счастье, которого не было бы, если бы несчастье не помогло…

Сигизмунд III потребовал, чтобы Москва присягнула разом и ему, и его сыну.

Бояре-предатели покрутили головами, почесали в затылках и согласились.

Им оставалось только уговорить патриарха Гермогена…

Уговаривать святителя отправился 30 ноября 1610 года глава Семибоярщины Федор Иванович Мстиславский. Ему казалось, что он сумеет если не уговорить патриарха, то хотя бы обмануть.

Но не удалось уговорить. Обмануть тоже не получилось.

– Я таких грамот не благословляю писать! – взглянув на протянутые бумаги, твердо сказал святитель. – И проклинаю того, кто писать будет.

Казалось бы, что может сделать один человек?

Гермоген находился в Москве, где всем распоряжались поляки и предавшиеся полякам бояре…

Но необорима сила человека, если он вооружен православной верой. Твердо, как скала, стоял патриарх Гермоген, и ни хитростью, ни угрозами не удавалось главе Семибоярщины добиться от него уступок!

Вместе с Мстиславским пришел к патриарху Гермогену и боярин Михаил Глебович Салтыков.

Царь Василий Шуйский сослал его воеводой в Орешек, но Салтыков бежал оттуда в 1609 году к царику в Тушино. Скоро его заметили и поляки, когда он, обманывая, будто война прекратилась и царь Василий Шуйский уже захвачен тушинским цариком, уговаривал защитников Троице-Сергиевой лавры сдаться Яну Сапеге и Александру Лисовскому. Такую верную службу поляки ценили и возвысили Михаила Глебовича до звания помощника польского коменданта Москвы.

Досадно было верному подручному Александра Гонсевского слушать неразумные речи патриарха, не желающего понимать, какое это счастье – верно служить полякам. Позабыв о почтительности, он выхватил нож и двинулся на Гермогена.

– Подписывай, Гермоген! – потребовал он.

– Не страшусь твоего ножа! – бесстрашно ответил патриарх. – Вооружаюсь против него силою Креста Христова! Ты же будь проклят от нашего смирения в сей век и в будущий![44]

И застыл Салтыков, словно неведомая сила остановила его. Бессильно повисла рука, сжимавшая нож.

Так ничего и не добились предатели от патриарха.

Великая сила исходила от Гермогена, и вся Россия в эти трагические дни смотрела на него как на главного заступника, как на последнюю надежду. И пришел час святому Гермогену совершить свой подвиг во имя спасения православной Руси.

Этот час пробил 10 декабря 1610 года, когда Петр Урусов – начальник татарской стражи – зарезал на охоте шкловского еврея Богданко.

Казалось бы, рядовое для Смуты событие.

Резали и настоящих царей тогда, чего же говорить о мошенниках? Тушинский вор, царик, как называли его поляки, был не первым и не единственным самозванцем. Однако сейчас, когда Москва была оккупирована поляками, патриарх Гермоген понял, что настал момент, когда можно переломить ход роковых событий и превратить бесконечную и бессмысленную междоусобицу в освободительную войну.

Это и сделал он.

Скоро из Москвы полетели в большие и малые города грамоты: «Ради Бога, Судии живых и мертвых, будьте с нами заодно против врагов наших и ваших общих. У нас корень царства, здесь образ Божией Матери, вечной Заступницы христиан, писанный евангелистом Лукой, здесь великие светильники и хранители Петр, Алексий и Иона чудотворцы, или вам, православным христианам, все это нипочем? Поверьте, что вслед за предателями христианства, Михаилом Салтыковым и Федором Андроновым с товарищами, идут только немногие, а у нас, православных христиан, Матерь Божия, и московские чудотворцы, да первопрестольник апостольской Церкви, святейший Гермоген патриарх, прям, как сам пастырь, душу свою полагает за веру христианскую несомненно, а за ним следуют все православные христиане».