— Где ты откопала этого черта в юбке? — спросил он, уставившись в изумлении на закрывшуюся за Мэгги дверь.

— Ах, это сделал Баджи в Портсмуте. Вернее, это она нашла его, оттолкнув от колес какого-то экипажа. Мне нужна была горничная, а ей — какое-нибудь место. Она была актрисой без роли. Я нашла ее неглупым и очаровательным созданием.

— Она подмигнула мне!

— Да, она никогда прежде не была служанкой и привыкла пользоваться тем, что мужчины постоянно пялятся на нее. Возможно, она забыла о своем истинном положении здесь и решила, что ты неплохой объект для ее флирта.

"Или неплохой кандидат в ее покровители”, — подумал Марк. Вслух же он сказал, укоризненно покачивая головой:

— Боже, актриса в качестве горничной у графини Чейз! И это все ее рекомендации? Что ж, профессия объясняет ее манеры. Он называет ее графиней — значит, еще не все потеряно.

— Ты не должна позволять ей называть тебя Дукессой. Это слишком дерзко с ее стороны Тебя вообще каждый может называть Дукессой. Ты никакая не Дукесса, а графиня и моя леди.

— Какие пустяки, мне это вовсе не важно, — сказала она, пристально разглядывая его. — Скажи лучше, как твоя рука?

— Что? Ах, моя рука. Прекрасно. Хотя немного побаливает, я не давал ей отдыхать в последнее время.

— А твои ребра?

Марк тяжело уставился на нее в своей дьявольской позе — со скрещенными на груди руками. Он смотрел на нее так, словно хотел внушить благоговейный ужас к своей особе.

— Что это значит? Забота любящей жены?

— Возможно.

— Мои ребра в порядке.

— Я рада.

— Я встретил Тревора. Он скакал на Клэнси, словно слившись с ним, и казался настоящим кентавром.

Она улыбнулась. Не просто приподняв уголки рта, как обычно, а по-настоящему. Он помнил, что она уже видела Тревора, но продолжал стоять на своем.

— Тревор — это никудышное имя для денди.

— Возможно, но нельзя сказать, что он женствен и изнежен. Ты согласен?

— Да, черт побери! Но это просто смешно, прицепить такое романтическое имя к мужчине его нрава и сложения.

— Да. — Она помолчала и вдруг пристально посмотрела на него. — Я очень рада видеть тебя, Марк. Значит, я не зря надеялась на твой приезд.

— Вообще-то я не собирался этого делать, но.., к черту… — Она почувствовала его замешательство.

— Несмотря ни на что, я рада видеть тебя здесь. Тетя Вильгельмина очень сложная женщина, прямо-таки загадочная. Урсула мила. Полагаю, ты успел это заметить сегодня утром в саду. Джеймс — мой ровесник, возможно, чуть старше… Не знаю, что можно еще сказать о нем. У него слишком отстраненное выражение лица. Должно быть, что-то с ним не так. Тревор, как ты уже, наверное, и сам убедился, совершенно очарователен и.., добр.

— Что означает в твоих устах “очарователен”?

— Он очень сильный и красивый мужчина.

— Я хочу, чтобы ты была более осторожна и думала, что говоришь в его присутствии. По-моему, его отношение к тебе имеет не совсем дружеский оттенок. Ты невинна и неопытна, а он уже довольно искушенный мужчина и, как мне кажется, не прочь приволокнуться за тобой.

— Вряд ли я могу считаться невинной. Ведь наш брак состоялся, я — твоя жена.

Его глаза округлились от изумления.

— Да, — медленно произнес он. — Это так. Но мне надоело без конца спорить с тобой. А теперь скажи, почему ты так уж рада видеть меня здесь?

Дукесса ответила отрывисто и резко:

— Ты — мой муж, и я скучала без тебя.

— Твой муж, — передразнил он ее с явным сарказмом. На какой-то миг до этого он сумел забыть о ее вероломстве, но теперь подозрительность вновь вспыхнула в нем. — А тебе не кажется странным, что мы с тобой муж и жена, Дукесса? Я помню тебя в девять лет, худой, с торчащими коленками, спокойной, отчужденной, замкнутой и.., наблюдательной. Я увидел будущую красавицу в том тихом, печальном ребенке и назвал тебя Дукессой.

— Да, — ответила она. — Мне было девять лет, а тебе — четырнадцать, и ты был гордым и сильным, как “собственный сын дьявола”. Мой отец не заблуждался, говоря это. Ты вовлекал маленьких Чарли и Марка в разные дурные забавы. Отец всегда знал, кто верховодил ими, всегда! Может быть, вспомнишь, как вы сколотили грубый гроб из сосны и, прокравшись ночью в церковь, поставили его на пол перед алтарем?! На следующий день было воскресенье, люди пришли в церковь и молча смотрели на этот гроб с вульгарным подобием букета, лежавшим на крышке. Все боялись, и никто не решался открыть его… — Она едва заметно улыбнулась. — Я всегда смотрела на тебя снизу вверх, а ты, пользуясь тем, что был старше, старался запугать меня.

— Запугать? Прости, Дукесса, но я и вообразить не мог, что чем-то пугаю тебя. Скорее наоборот, одного твоего ледяного нечеловеческого взгляда было достаточно, чтобы отпугнуть кого угодно. Что же было во мне такого устрашающего?

— Ты принадлежал к этому дому и имел полное право находиться в нем. Ты был сильным и уверенным в себе, чувствовал себя на своем месте. Мое положение было совсем другим.

Он понял, что ему придется задуматься об этих словах, но сейчас он не был готов разбираться с прошлым.

— Разве теперь ты не графиня Чейз? Отец выправил твое положение, дав все, что мог. Разумеется, он не смог обойти наследственное право, существующее в Англии. Чем ты недовольна? Разве кто-то не оказывает тебе должного уважения?

— Нет, все очень добры со мной. Но я страшно переволновалась три дня назад. И опять ощутила себя бастардом последнего графа Чейза. Нет, все были великодушны со мной.., и я благодарна им за это.

— А тетушка Вильгельмина?

— Ее поведение кажется очень странным. Чтобы понять, тебе надо самому познакомиться с ней. Сейчас как раз подходящее время для этого. Все собрались в Зеленой гостиной. Прошу тебя, Марк, пойдем. Ты должен представиться ей и Джеймсу.

— Отлично, Дукесса… Мой Бог, не слишком ли у тебя открытый вырез, подожди…

Марк вдруг направился к ней, и она поднялась ему навстречу. Сначала он поправил шаль на ее плечах, потом завязал ее узлом на середине ложбинки между грудей. Все еще недовольный, он схватился за вырез платья и стал тянуть его вверх. Но что-то мешало — платье было прочно закреплено под грудью. Дукесса ощутила тепло его пальцев.

Марк, казалось, не придавал этому обстоятельству ни малейшего значения и, нахмурившись, начал отчитывать ее:

— Я не люблю этого, ты должна сменить платье. Надеюсь, другие наряды не столь откровенны. Без сомнения, эта паршивая собака Тревор будет без конца пялиться на тебя. Может быть, приготовишь для него один из своих ледяных взглядов и покажешь, как твой подбородок может задираться до самого потолка? Дашь понять, что он будет находиться у тебя под каблуком? А как ты будешь называть его? Что тебе больше нравится — паршивая собака или проклятый хлыщ?