Основные лабораторные отсеки закончились. Пошли технические помещения, небольшие склады, буквально заваленные горами подшитых в папки листов и бобин с магнитной плёнкой, душевые и туалеты. В некоторых комнатках были компьютеры почти современного вида — лаборатория была брошена в две тысячи седьмом, а существовала ещё с советских времён — на некоторых папках подожжённых, но так и не сгоревших архивов под слоем старой копоти угадывались цифры «1988». Интересовался этими бумагами Фельдшер, задерживался иногда над покоробившимися фотографиями, графиками и таблицами и наконец не выдержал:

— Слышь, Фреон, я чё-то не догоняю. Не, нам говорили, конечно, что Зона не с две тысячи шестого года началась, но думал я — брехотня досужая.

— Дружище, вы же, как ты сам говорил, инфу в Зоне собираете. А ты такой махровый наив выдаёшь…

Фельдшер обиделся.

— Я вообще-то не аналитик, а сталкер и боец. Не моё дело в бумагах найденных копошиться — на это специальные ребята в нашем штабе сидят. Им и относил.

— А самому полазить, полистать — неужели не интересно?

— Читал, конечно… но там всё больше другая инфа была, часто даже мне не очень понятная. Я-то врач по образованию, не физик… а по биологии мне особо и не удавалось ничего найти. Сам я в две тысячи девятом в Зону пришёл, сразу к «Свободе» прибился.

— Тогда понятно… не брехотня это, друг. — Я приостановился, внимательно разглядывая поворот коридора, бросил пару гаек, сверился с показаниями детектора. Нет аномалий… удивительно. — В две тысячи шестом первый Выброс был, потому так и считается. А Зона на двадцать лет раньше началась.

— О как… значит, не врали наши долгожители… — Фельдшер даже присвистнул.

— Слушай, давай потом я расскажу. На ходу здесь трепаться не дело… тварин и аномалий пока нет, но уж лучше на привале поболтаем, лады?

— Угу.

Да уж, Фреон… зря ты про наив брякнул. Сам-то хорош. Пока лаборантскую карточку не заработал, ничего ведь не знал толком, тоже думал, что Зона впервые о себе в шестом году заявила. А вот когда начал для «ботаников» информацию собирать, когда по Зоне в подземных комплексах полазил, когда послушал учёные разговоры в курилках НИИ, вот тогда-то полная картинка и нарисовалась.

А Зона началась с аварии на ЧАЭС. В тот же самый год, как впервые рвануло и потравило всё вокруг радиацией. Когда начали эвакуировать людей из зоны отчуждения. Когда провели колючей проволокой границы этой самой зоны, которую тогда ещё никто не называл с большой буквы. Когда начали строить первые корпуса НИИ, а первым учёным было строго запрещено говорить слова «аномалия» и «артефакт». И тогда же, сразу после эвакуации, полезли в оставленную людьми Припять мародёры, начали бродить по брошенным посёлкам любители дармовой наживы — вещей в покинутых домах оставалось много, люди-то думали, что уезжают ненадолго и скоро вернутся. Несмотря на все усилия военных и милиции, мародёрство процветало… и даже не того тогда власти опасались, что радиоактивные ковры и телевизоры на рынках всплывут, а совсем, совсем другого…

Начали воры, кроме вещей, выносить странные слухи. Кто-то говорил о синих огнях на ночных улицах Чернобыля. Кто-то на ровном месте вывихнул ногу и заявлял потом, что держало его на земле как будто бы неподъёмной тяжестью. Ещё кто-то видел мутанта, хотя за год-полтора ну никак не могли они появиться, или рассказывал о «крысиных кладбищах» из сотен мёртвых зверьков. Большинство людей этим байкам не верили, но правительство почему-то крепко нервничало, всякий раз усиливая охрану старого периметра. Ловить мародёров стали чаще, но те, кого не поймали, способствовали дальнейшему распространению странных, фантастичных, а иногда и пугающих слухов о Припяти и Чернобыле. Засекречивание информации, тайные строительства в зоне, отказ впускать журналистов со временем могли бы произвести сенсацию при первой же утечке. А сенсации были тогда совсем не нужны… и тогда одна светлейшая голова придумала весьма замечательную штуку. В газетах, журналах, журнальчиках, газетёнках замелькали НЛО, зелёные человечки, барабашки и контактёры. В периодике стало пестро от сообщений о зомби в деревне Плевакино, о крысах-мутантах в московском метро, о снежных человеках в тайге… позже появились десятки ярких изданий в чёрно-красных тонах, где полуголые девки обнимались с «колдунами» и «пришельцами». «Потаённые силы», «Секреты власти», «Эзотерики тайн» завалили прилавки газетных киосков. Пипл какое-то время кушал. И, наевшись досыта, махнул рукой: «О каких, к чёрту, аномалиях под Припятью вы тут распинаетесь? Да вы чё? Уже не интересно… ага — ага. А один колдун недавно через горы телепортировался к тибетским посвященным — вот оно в реале было. Даже в газете напечатали…»

И вот эта идея одного совсем неглупого человека сохранила тайны будущей Зоны лучше самой строгой секретности. Слухи продолжали выползать, но просто захлёбывались в мутных потоках газетно-журнальной чертовщины. Ни один уважающий себя журналист не желал больше писать о «чудесах», ни одно уважаемое издание не хотело дискредитировать себя статьями об «аномалиях» и «мутантах», и потому спецслужбам лишь изредка приходилось устраивать несчастные случаи особенно болтливым людям, которые были в курсе настоящих «чудес». Система функционировала, лаборатории по старому Периметру строились, начали работать НИИ «Агропром» и НИИ селекции и генетики, который в секретных документах уже значился как НИИАЗ, то бишь Научно-исследовательский институт изучения аномальной зоны.

И работала система эта практически без сбоев. Учёные начали накапливать материал о редких тогда ещё «жарках» и «трамплинах», отлавливали первых не менее редких мутантов, как величайшие драгоценности, берегли «медузы» и «капли», которые отправлялись в Москву и Киев в тщательно охраняемых броневиках для досконального изучения в закрытых институтах. Военные в те времена уже стреляли в мародёров, из разношерстного племени которых потихоньку начали отпочковываться первые сталкеры, именно сталкеры, которые искали в зоне не цветмет и фарфоровые сервизы, а охотились уже за артефактами…

И так бы тихо и незаметно это всё проходило дальше, как оно обычно и проходит в таких случаях. Учёные тихонько искали и тайно изучали, сталкеры тайком в зону заползали, и по ним военные постреливали, но опять-таки без шумихи и лишней болтовни.

Но в две тысячи шестом году «зона отчуждения» вдруг стала Зоной. Скрыть тот самый первый Выброс, вспышку которого видели за сотню километров, спустить на тормозах «жёлтой» прессы грандиозный ажиотаж не получилось. Спешно были брошены на «ликвидацию Второй катастрофы» военные части, которые почти в полном составе и погибли; никаких новостей не было ни с Агропрома, ни с уничтоженных до последнего человека Армейских складов. Периметр спешно усилили — Зона была уже совсем не та, что раньше.

Тогда же, в две тысячи шестом, в Зону ринулась волна сталкеров. Которые тоже начали массово гибнуть, но немногие выжившие выносили такие штуки, которые позволяли разбогатеть сразу и всерьёз. Началась лихорадка… сколько народу погибло тогда, я до сих пор не представляю… понятно, что тысячи…

А в две тысячи седьмом, всего через год, ахнула Третья катастрофа, Выброс неслыханной, устрашающей мощи, стремительно превративший Зону из маленького пятнышка на карте в большое грязное пятно.