Алека, что у него проблемы, что надо бросать курить и что чрезмерное употребление не спасение от всех бед. Курить Лестер в самом деле бросил, но не по наводке докторишки, а потому что не желал изощряться, чтобы достать очередную пачку. Просто проявить волю было проще. Бухать там получалось ещё хуже. Обходилось дорого не только для здоровья, но и нервной системы, а его, Алека, и так изрядно штормило после возвращения с командировки и всей этой истории с судом и следствием. Он понимал, что по пьяни просто к херам может кого-то пришить. Причем, голыми руками. Для этого даже не нужно было его злить, достаточно просто неожиданно подойти сзади, чтобы он не заметил движения. Все. Ты труп. Потом поди докажи, что не со зла, а рефлекс сработал.

Открывая дверь, он надеялся, что Пенни разобиделась и свалила в спальню, забаррикадировав дверь шкафом. Но нет. Она стояла посреди кухни, так естественно и органично вписавшись в нехитрый холостяцкий быт, будто намекая, что ей здесь самое место. Алек вздохнул ещё раз, набрав полные лёгкие воздуха, понимая, что сейчас услышит ещё порцию какого-нибудь дерьма.

"Орать или истерить?", — гадал Лестер, пока Пенни набирала обороты в своей гневной тираде.

— Все сказала? — равнодушно уточнил он, сдерживаясь, чтобы не послать ее на хер. Вся ее отповедь сводилась к банальному "я жертва, а ты козел". По сути его такой расклад вполне устраивал. Изначально так и планировалось, пока не покатилось в… ну да, туда и покатилось в буквальном смысле.

"Поговорить ты хочешь, девочка? По душам?"

Пенни обладала удивительной способностью выбесить на ровном месте, завести с пол пинка до состояния близкого к берсерку. И Алек ощутил, как волна бешенства вновь лавиной накрывает разум. Было почему-то до чёртиков обидно, что вместо приятного вечера она устроила, блядь, вот эту бессмысленную херню. Чего ради?

— Что ты хотела узнать, Пенни? Сколько человек я убил вот этими руками? — будто в доказательство поймав ее натертые теперь едва не до блеска ладони, Алек зло усмехнулся. Недавний проблеск теплой улыбки сменился звериным оскалом. Вспомнились слова жены, что ей противны прикосновения, омытых кровью невинных рук. — Много сотен. Детей, женщин, стариков. — Перед глазами стояли кадры из газет. Разорванное на куски тело мальчишки лет пяти, размозженная упавшим куском стены половина женщины. И его имя под всем этим дерьмом. Скулы пошли рябью, глаза стали ещё темнее.

— Может рассказать тебе как мы запихивали в глотки пленным газовый шланг, вворачивали в него колючую проволоку и вынимали в обратной последовательности вместе с кишками? Прямо вот так, через рот? — что ж ты смотришь с таким ужасом, девочка. Ты же хотела откровенно и по-душам. Все вы хотите. Кто из вас подумал вывезет ли ваша психика такие беседы. Ты спать-то теперь сможешь нормально, разговорчивая?!

Алек зло опустил ее руки, усмехнувшись.

— Не хотела знать, так и нечего начинать, — сквозь зубы выплюнув ее же слова, он молча прошел к раковине, налил себе воды и сделал несколько больших глотков. Раньше вот так же легко накачивался всяким низкосортным пойлом. Может, и хорошо, что загремел на зону. Хоть не спился, как многие бывшие вояки. Делом вот занят. Живет, как человек.

"Обидели ее, подумайте. Опять глаза полные ужаса и слез. Смотрела на меня, как на чудовище вчера, вот и нечего переставать, девочка. Чудовище и есть. По-доброму, он видите ли не умеет."

— Не умею, Пенни Льюис. И не хочу уметь. За убийство я сидел, — ты же хотела откровенность. Получила желаемое. Довольна? — Теперь твое любопытство удовлетворено? — холодной сталью его тона можно было нарезать тяжёлый воздух. — Где спальня ты помнишь. Завтра утром провожу до стоянки. Тебе пора.

Пенни

Вообще не то. Не это она хотела знать. Но сказать теперь ничего не могла.

Убил? Алек убил? В горле стоял ком, который не проглотить. Пенни задержала дыхание и смотрела в его глаза. Её руки вдруг оказались в руках мужчины. Его прохладная кожа мурашками осталась на её запястьях. Пенни не смотрела на руки, но перехватила его запястья и немного сжала их, всматриваясь в его глаза. Она не верила. Много сотен?! Не может быть такого. Она сморгнула слезу из глаз и та горячей каплей потекла по её щеке.

Он не мог. Он не похож…

Пенни хотелось кричать, что она не верит. Она вовсе не желала подробностей. Он просто хотел её напугать. Так она себя успокаивала. Её пальцы поглаживали кожу Алека. Она будто хотела его успокоить, хотя в пору успокаивать её. Но подойти ближе, она не решалась.

— Нет… — она качала головой, когда Алек говорил нечто ужасное про пленных. Так не делают военные. Он не мог мучить пленных. Или мог? Какие вообще пленные? В его глазах она читала ярость. От него хотелось бежать. И когда Алек отпустил её руки, она отвернулась и подошла к окну, обнимая себя за плечи и пощипывая локти, будто хотела проснуться от этого ужасного сна. Ведь было всё хорошо всего несколько минут назад…

Она всматривалась в темноту леса, но всё равно видела его в отражении. Видела, как он напряжен и как ходили желваки на его скулах, когда он сжимал зубы. План “поговорить” был провален. Всё свелось к тому, с чего они начали — он опять её запугивал. Замазывал ту трещину, что, казалось, тогда появилась в его глазах.

Расстраивалась ли она от того, что он говорил ужасные вещи? Про кишки и вот это вот всё? О, нет. Кровью, переломанными костями, торчащими из конечностей, мозгами или кишками её не напугать. Ну, ладно, кишки еще не видела. Но воображение у неё хорошее. Однако, работа её достаточно закалила, чтобы быстро абстрагироваться от тех ужасов.

Она повела плечами, будто хотела сбросить с себя весь этот поток информации. Обидно было то, что от такого откровения ей не стало легче. То есть, не то чтобы она это спрашивала из простого любопытства, чтобы было что обсудить с подружками. Нет. Она хотела узнать его. Хотела проникнуться к нему и чтобы он смог доверять ей. Хотя бы на одну ночь… Только вот для чего? Если уж и решила относиться к их близости как к курортному роману, надо ли было всё портить? Надо было. Хотя бы потому что Пенни считала, что он не такой, каким кичится перед ней, пытаясь запугать. Она бы хотела стать ему ближе. И не верила ни одному слову. Нет, возможно, ему и приходилось убивать, но ведь он бывший военный, военные для того