Однако реальные факты высвечивают поведение Шенгели в 1922 году (как и в последующие годы – тоже) совершенно в другом свете. В один из дней к только что переехавшему в Москву и поселившемуся в Борисоглебском переулке Георгию Аркадьевичу постучался подростково-хрупкий двадцатилетний студент и поэт Марк Тарловский. И, переступая через порог, он решительно заявил ему: «Бей, но выучи!»

Бить его, конечно же, Шенгели не стал, но вот учить его – не отказался. И надо сказать, что выбор учителя – это ведь не просто «шаг» молодого поэта, но твердый поступок. И у Тарловского этот «шаг» был связан опять-таки с одесской юностью.

Шенгели был старше его на восемь лет – разрыв в этом возрасте между ними огромный. Он успел издать с десяток поэтических книжек и несколько теоретических работ, однако определяющим оказалось не это: «имен» литературных в Москве хватало – и постарше, и познаменитей.

С Тарловским Шенгели познакомился в начале девятнадцатого года, когда он провел несколько месяцев в агонизирующей «белой» Одессе, где он вел критический отдел в редактировавшейся Буниным наиболее влиятельной из газет, принимал у себя молодых стихотворцев и был среди них едва ли не самою популярной фигурой.

Нечто вроде надписи Жуковского: «Победителю-ученику…» – читается и в подзаголовке поэмы Шенгели «Пушки в Кремле»: «Подражание Марку Тарловскому». Впрочем, такого рода состязание было обоюдным: венок сонетов Тарловского «Жемчуг» явно инициирован «Осенним венком» учителя. Есть и другие примеры.

Так, например, в 1926 году на ту же самую тему, что и поэма Марка Тарловского «Пушка», и теми же точно размером и рифмовкой («Попробуйте камнем заставьте греметь, / Заставьте дрожать беззащитную медь – / И пушка ответит с кремлевской твердыни / На чисто французском с оттенком латыни; / И пушка расскажет о многом таком, / Чего не поведать иным языком…»), Шенгели написал поэму «Пушки в Кремле» с подзаголовком «Подражание Марку Тарловскому», которая словно продолжает собой рассказ младшего поэта:

Заставьте надменную снова запеть!

И медленным гулом ответствует медь:

– Послушная взрыву, привычная гуду,

Набатом была я и песней я буду, —

Недаром, из рудных исторгнута недр,

В плавилищах трудных я встретила ветр!..

…Покрытая изгарью, пылью и потом,

Я верной подругой была санкюлотам,

Я взрыв обнимала, от страсти звеня,

И звали «Трубою Свободы» меня!..

Как показывает опыт, всякого рода стихотворные переклички, оклики-отклики и перемигивания, это по большей части не более чем частности. Важнее другое. То, что рядом со своим учителем Тарловский с каждым днем все более набирался уверенности, стремительно совершенствовал свое техническое умение и, говоря проще, созревал как поэт. Благодаря этому, в 1928 году у него вышла первая книга – «Иронический сад», и вместе с ней молодой поэт «проснулся знаменитым…».

Однако Тарловский был далеко не единственным из тех, кому помогал становиться на ноги Георгий Шенгели. В 1925 году он стал учителем «во всем, что касалось стихотворства», прибывшему в Москву еще одному молодому поэту – Арсению Тарковскому, но при этом не только учителем, но и просто – настоящим старшим товарищем. Подобно многим творческим личностям тех лет, Тарковский вел абсолютно «безбытный» образ жизни – привык жить впроголодь и носить весьма скромную одежду. В юноше с горящими глазами жила романтика времен Гражданской войны, тяга к путешествиям и приключениям, но еще больше томила его жажда поэтического самовыражения. Поэзией он увлекся «давным-давно», Елизаветград был заметным культурным центром, и многие дореволюционные знаменитости не обходили его, гастролируя по Новороссии. Еще будучи мальчиком, Арсений вместе со своим отцом побывал на поэтических вечерах Федора Сологуба, Константина Бальмонта, Игоря Северянина…

В Москву он прибыл в одежде, сшитой из солдатской шинели и гимнастерки. С собой у него были тетрадка стихов и умение ничего не есть по два дня подряд.

Но даже непритязательного в быту молодого поэта поразил при первой встрече его наставник Шенгели, представший в качестве экзаменатора на Литературных курсах. Еще бы! На экзаменаторе был долгополый профессорский сюртук вместе с короткими, до колен, брюками, обрезанными для починки просиженных мест. Этот «костюм» дополняли солдатские обмотки, а на носу у «профессора» имелось «чеховское» пенсне!

«Шенгели молод, особенно для профессора. Голос у него глубокого, мягкого тембра, низкий и очень гибкий. Стихи Шенгели были абсолютно искренни: он был неспособен на подделку мыслей и чувств. Он делал много добра людям и никогда не говорил об этом. Я угадал сразу: профессор из наших краев, человек южный. И правда – он из Керчи, в Москве не так уж давно. Он был комиссаром искусств в Севастополе…

Пройдет время – он будет вести занятия в тюрьме, в литературном кружке, состоящем из заключенных. Поэтому ему выдадут револьвер, и он мне его покажет, и мы будем чистить его вместе, три раза в неделю.

Мне казалось странным, что Шенгели – профессор. Для меня он был – поэт. Я не думал, что человек одновременно может быть и поэтом, и ученым. Я еще в детстве, года три тому назад, прочел книгу его стихотворений “Раковина”. А теперь он подарил мне свой “Трактат о русском стихе”», – написал о своем учителе Арсений Тарковский.

Что же касается той самой квартиры Марины Цветаевой, в которую поселился Георгий Шенгели, не оказав помощи Анастасии Цветаевой, то в воспоминаниях о нем пишут, что он «с супругой жил в довольно тесном помещении, когда к ним подселился Арсений Тарковский, обосновавшийся под письменным столом, куда ему даже провели электрическую лампочку. Георгий Аркадьевич кормил безденежного ученика и заставлял его писать стихи. А позже он поможет Арсению наладить сотрудничество с газетой «Гудок», с которой в ту пору поддерживали связь Михаил Булгаков, Валентин Катаев, Юрий Олеша, Илья Ильф и Евгений Петров.

Поэзия Шенгели открыла молодому поэту, что можно писать стихи и на современные темы. Тарковский был изумлен, он не знал этого до знакомства с Шенгели. Еще так недавно он полагал, что стихи следует писать на старые, проверенные, классические темы, о падении Трои, например, и любовные, причем современность может присутствовать в стихах только последнего рода – любовных… При этом в вопросе формы стиха Шенгели был абсолютным сторонником неоклассицизма.

Вот как писал о своем трудоустройстве в «Гудок» и вхождении в поэзию Арсений Тарковский:

«Шенгели стал моим учителем во всем, что касалось стихотворчества. Прежде всего, он обучал меня современности. Когда я забирался на античные горы слишком высоко, он хватал меня за ноги и стаскивал на землю. Он говорил:

– Почему вы не напишите стихотворения