А Лариса… Она его так обнимала, так прижималась, как будто была с ним единым целым. И растворялась в нем. Ради него, все для него, все, как он скажет. Призналась, что любит его давно, что никто, кроме него, ей не был нужен. Призналась, как страдала, когда он уехал в Минск, и сколько слез пролила, когда он вернулся не один, а с женой. И от этого чувства, когда тебя так любят, давно забытого, а возможно, никогда и не познанного, не прочувствованного, Петр ошалел окончательно. С ума сошел. Голову потерял. Наверное, поэтому с ним и случилось потом все это. Ведь состояние такое было – всех любить, всех обнять. И Захарова в том числе. Верил ему, как себе, жену не послушал, хотя она ему всю плешь проела – не доверяй, будь осторожным, не подставляйся, проверяй тысячу раз, даже на воду дуй, если надо. Не туда шагнешь – и все, увязнешь в болоте, никто не вытянет. Но он отмахнулся от жены и вляпался по самое не могу. По горлышко. С ручками его утянуло на дно. И жену за собой уволок. А сколько было того счастья с Ларисой? Счастья быть с ней, любить ее, ямочками любоваться… Месяц, два? Нет, целых полгода. Шесть месяцев чувствовал себя счастливым дураком, одуревшим от чувств, смелым, храбрым, море по колено. За что ни брался – все получалось. Откуда только силы находились? И на Ларису, и на жену, и на работу. Спал по четыре часа и вскакивал, как огурец-молодец. И все мог, все успевал. И дыхание, второе, третье открывалось. Ощущение, как будто внутрь воздух вкачали и ног не две, а пять, а рук – десять. Не было с ним никогда такого. Вот чтобы все! Могу! Сделаю! Живу!

Счастье было, а вот спокойствия нет. То, что раньше чувствовал, – растерял, утратил. Возвращаясь от Ларисы, испытывал боль, также неведомую прежде. И что еще хуже – вину. Перед женой и дочкой, которые его ждали. Дочка уже спала, а жена не ложилась, переживала, хотя и не спрашивала, где он, что он. Но он знал, что она волнуется.

– Работа, – говорил он ей и валился без сил на диван. А она садилась рядом и гладила его по голове. Жалела. Советовала, как нужно сделать. Все на работу списывала – и его усталость, и опустошенность, и нежелание обнять ее, поцеловать, лечь рядом, прижать. Понимала. Все чувствовала, но думала не в ту сторону. Совсем в противоположную. Переживала, что работа у него столько сил отнимает, терпела его дурное настроение по утрам, каждодневные задержки по вечерам и скупые отговорки, его раздраженность и даже резкость, которую он раньше себе в доме никогда не позволял. Она не знала, чем ему помочь. Все, что от нее зависело, – делала. Молча, с пониманием. И ужины готовила, и встречала с улыбкой. Старалась, чтобы дочка не мешала, не капризничала при нем. Ходила больная, с простудой, но не менее красивая, чем обычно – одевалась для него, держалась для него. Он все видел. Но уже не ценил. Хотя нет, ценил, и от этого злился еще больше. На нее, такую идеальную, на себя за то, что предал семью. Но, закрывая глаза, все равно думал только о том, как завтра вернется к Ларисе. Вот ночь пройдет, и он опять ее увидит. И прижмет к себе. Ямочки на щеках поцелует. А она растечется по нему всем телом, обнимет мягкими руками и в глаза заглянет преданно. Жена же требовала, чтобы он взял себя в руки, сосредоточился, был сильнее, строже и к себе, и к другим. Говорила, что сейчас сложный период, но все пройдет, все он сделает правильно, как нужно. И она в нем не сомневается. А должна была! И сомневаться, и не верить! Должна была все почувствовать. Как женщина! И даже когда разговоры пошли – доброхотов всегда хватало, – не верила и только отмахивалась. Где она и где эта Ларисочка? Нашли с кем равнять. Ничего лучше не могли придумать. А он так яростно подтверждал, что все – сплетни завистников, что сам себя ненавидел. Как будто предавал в тот момент свою любовь, свою женщину.

Ну а потом еще хуже стало – Лариса плакала все время, места себе не находила. Она тоже не могла врать, хотела к нему прилипнуть и не отпускать. Тоже ведь женщина. Говорила, что на нее стали косо смотреть, что разговоры пошли, а он только отмахивался – не обращай внимания. Ей было тяжелее, чем ему. Ее и в дирекцию вызывали, «на вид» ставили за недостойное поведение. Лариса отнекивалась, как могла, а потом плакала у него в кабинете. Да и он страдал. От того, что дочка от него отдалилась, что у жены уже терпение кончается. От самого себя страдал. Что предал. И как ни посмотри – со всех сторон подлец. И жену, которую не переставал любить, по-другому, иначе, но любил, предал. Ларису, которая не была любовницей, язык не повернется так ее назвать, любовью она была, любовью самой сильной, тоже предал. И дочку – самое большое свое счастье, самую главную женщину в своей жизни – тоже предал, обделил вниманием, недодал, недолюбил так, как должен был.

Когда вся эта история случилась – с Захаровым и потерей документов, – Петр даже облегчение почувствовал. Ведь знал, что рано или поздно все рухнет, обрушится на голову, завалит кирпичами так, что не продохнуть, только сдохнуть. И все ждал – ну когда, когда же? Со всех сторон ждал. Что жена узнает о Ларисе и скандал устроит. Этого, кстати, он больше всего боялся. Панически. Знал, что жена не будет миндальничать и в ногах валяться. Не будет просить остаться хотя бы ради дочери, семью сохранить. Не такая она. Разорвет по живому, отрежет, выбросит и забудет. Не простит предательства. Любви к другой не простит. Если бы он просто налево по пьяни сходил, она бы даже бровью не повела, виду не подала, что знает. Но чувства, прочную связь с другой женщиной, зависимость, от которой больно все внутри, как будто внутренностями прирос, нет, такого бы она не простила. Петр знал, что жена выдержит, справится, себя сломает через колено, но выживет, а он?.. Он точно нет. Знал, что не сможет без них – без своей королевы и без дочки, ради которой и жить нужно, и все стерпеть можно. Думал, что Лариса первая уйдет. В один прекрасный день скажет, что все, хватит, устала так жить, по углам встречаться, больше не может и не хочет. Или решай все, разрубай, или уходи. Тоже ведь могла и право имела. Тоже хотела жизни нормальной: чтобы семья, и дети, и он всегда рядом – не сбегает, не торопится, не прячется. Ждал и от себя, что не сможет однажды. И решит. Но никак не мог. Жену не мог потерять, и Ларису тоже не мог. Как между ними выбрать? Невозможно. Они разные, и он с ними разный. И обе ему нужны. Тут любовь, а там судьба и дочь. Вот поди и выбери между ними.

Петр и не знал, откуда беда придет. Это уже потом все сопоставил, домыслил, догадался. Картинка в голове сложилась. Тогда ведь думал, что бог его наказал – за грехи. Что судьба перестала быть милостивой и удача от него отвернулась. А оказалось, все не так. И судьба тут ни при чем. И бога не надо гневить. Все получилось так, как жена предупреждала. Все, чего она боялась, сбылось. Ведь она все чувствовала. Даже оговаривалась в шутку, что он заведет роман с секретаршей и все беды посыплются. Один неверный шаг, малость, ерунда, и все – пиши пропало. Считай, зачеркнул все, что было, все, что прожито. Так и случилось. А он тогда только смеялся. Это потом не до смеха стало.

Захаров застукал их в кабинете. Лариса даже одеться не успела. Захаров молчал долго. Только хмыкал многозначительно. Петр решил, что друг точно настоящий. Не выдал. Понял, как мужик мужика. Даже поддержал – большой палец показал, мол, молодец. На Ларису-то многие заглядывались. А он первым оказался. Понятное дело. Всегда впереди всех. И жена красотка, и любовница – что надо.