своей умершей жены. Но смотреть ведь нужно не на подарок, а на то, кто его подарил и как. Несколько сундуков с пожитками, одежду, серебряные и золотые вещи он завещал своему сыну[254], и все они вместе могут обрадовать какую-нибудь женщину. Каждый из нас думал, что наличных денег у него — больше, чем надо, но после его кончины мы увидели, что ошибались. При всем том у нашего генерала добра было больше, чем у древних римских генералов.

Вот, скажем, среди римских генералов был консул Регул[255], который со ста сорока тысячами солдат отправился в Африку сражаться против карфагенян. Он там сражается, а жена пишет ему из Рима, что у них беда с хозяйством. Тогда Регул посылает в Рим письмо и просит прислать ему на замену другого военачальника, который продолжит воевать, а он, Регул, должен срочно вернуться домой и привести в порядок дела. Потому как его управляющий умер, люди, которые работали на его землях, ушли и забрали с собой плуги и прочие инструменты для обработки земли, и ежели он не сможет исправить положение, то на что тогда будут жить его жена и дети? Давайте посмотрим, что у него было за хозяйство. Оказывается, всего-то владел он хутором и семью пашнями. Милая кузина, как бы посмеялись сейчас над генералом, который командовал ста сорока тысячами солдат и жалуется, что у него украли несколько плугов и что ежели он не распашет семь полей, то семья его умрет с голоду. И давайте подивимся тем счастливым временам, когда такой полководец, будучи совсем бедным, думал только о богатстве родины и когда такие большие люди, перед которыми цари падали на колени, жили землепашеством. Увидим мы и других военачальников, которых оторвали от сохи, чтобы дать им под начальство сто тысяч человек[256], и к которым цари приходили с просьбой о помощи, но те, закончив сражение, возвращались к пахоте. Потому как у древних римлян не было других доходов, кроме того, что они получали от землепашества. Тот, кого ставили во главе войска, оставлял свой хутор и шел сражаться, а цари и князья стояли перед ним с большим почтением. Спустя год, когда военный долг был выполнен, ему нужно было возвращаться в Рим, чтобы вернуть свой высокий ранг и отдать сокровища, которые он завоевал в сражениях. Всё до последнего гроша он должен был внести в казну города. И после этого славный генерал, перед которым, всего несколько месяцев назад, дрожали царства и большие города, которому посылали много сотен золотых крон, который с триумфом вернулся в Рим, а перед ним вели на цепи побежденных царей, — генерал этот, одевшись в простую одежду, возвращается на свой хутор и живет там на горохе и чечевице, а также пашет, сам или нанимая батраков, свои небогатые пашни. И такие люди с течением времени покорили для Римской империи почти весь мир. Называть ли те времена счастливыми? Я считаю, да. Счастливыми были времена, когда большие господа искали только пользы для родины и когда люди жили простой жизнью. Так же, как можно назвать счастливым и душой, и телом того, кто мало желает и малым удовлетворяется. Но я замечаю, что начал я письмо в Родошто, а улетел к древним римлянам. Пора мне лететь обратно, потому как те былые обычаи я вернуть не могу и нынешних генералов не могу поставить к сохе. А потому возвращаюсь к Жужи и скажу вам, что знаю кое-кого[257], кто хотел бы, чтобы Жужи сняла траур; правда, она отказывается. Причина мне неведома, хотя известно, что они с юных лет любили друг друга. Оттого ли это, что она не хочет отказываться от титула графини, или оттого, что у ее ухажера не очень-то блестит в сундуке золото. Суть в том, что нет у нее к нему охоты, хотя любовь есть. Поскольку мы христиане, скажем так: кому Господь не предуготовил чего-то, тот этого и не будет иметь. Какие новости там, у вас, потому как отсюда я все время шлю только грустные вести. Хорошо ли ваше здоровье?

69

Родошто, 7 decembris 1725.

Начал я писать это письмо, но клянусь усами, не знаю, что писать, и ежели пишу, то пишу лишь для того, чтобы получить от вас ответ. Писать ли о том, что вдовьи слезы здесь льются рекой и что рыданиям не видно конца? Но со временем и это прекратится, потому как беспощадное время все сотрет, все заставит забыть. Писать вам об этом, милая, небольшая радость, но надо же что-то писать. Так что напишу, что здесь сейчас пашут и сеют, у нас же дома давно и отпахались, и отсеялись, ежели, конечно, кто-нибудь не возьмется пахать снег. Намедни читал я, что надо делать, чтобы увеличить урожай пшеницы. Когда вы, милая, займетесь хозяйством, обязательно испробуйте это. Например, возьмите меру пшеницы и сварите ее, залив большим количеством воды. Пока она варится, насыпьте в чан четыре меры пшеницы; когда же пшеница хорошо проварится, слейте с нее воду и, пока она горячая, добавьте к пшенице в чан и хорошо укройте ее. На второй или третий день, когда увидите, что пшеница начинает разбухать, впитав в себя воду, пошлите в поле людей, пусть они посеют ее в хорошей земле, но как можно реже, потому как на одном стебле пшеницы должно появиться три или четыре веточки, и на каждой ветке будет по колосу, и таким образом у вас вырастет в четыре раза больше пшеницы, чем обычно. Это я читал, а правда или нет, не знаю. Но кто не верит, пусть сам испробует, дело не трудное, и ежели это правда, то он не пожалеет о своих усилиях.

Но какую новость услышал я как раз в это мгновение! В это невозможно поверить, ежели не знаешь точно. Вы, милая, там, среди французов, скорее могли это услышать, но услышали или не услышали, я напишу, что французский король пятого septembris обвенчался и взял в жены дочь короля Станислава[258]. Кто мог бы подумать, что такой могущественный король возьмет дочь бедного изгнанника, короля только по названию, и вернет назад дочь такого великого короля, как испанский, которую он собирался перед этим взять в жены. Вот таковы дела, в которых ясно видна удивительная забота и могущество Господа, который с сердцами королей делает все, что захочет, будто они из воска. Теперь французская королева, после