Яркая вспышка обожгла глаза. Скручивающие волны жара, в тандеме с приторными судорогами, хлынули по всему телу.

И я кончила.

Так сладко, так мощно, так аморально и гряяязно.

Как никогда прежде не кончала.

***

Насладившись поражением очередной новоизбранной игрушки, Большаков закутал меня, пьяненькую, выжатую досуха, обессиленную и изнемождённую марионетку в белоснежное полотенце и, подхватив на руки, отнёс в спальню.

Прильнув к его груди, я закрыла глаза и, кажется, получила ещё один оргазм, оттого, что втянула ноздрями его будоражащий запах, почувствовала жар его сильного, холёного тела и, прижавшись щекой к мускулистой груди, услышала бешеное биение его дьявольского сердца.

Ах! Как же невозможно вкусно он пахнет.

Дорогими духами, нерушимой властью, коварством и опасностью.

От одного только взгляда на этого мужчину у меня начинают трястись коленки, пульс колотится на последнем издыхании где-то в висках, а кровь превращается в кипяток.

В спальне уже стоял передвижной столик с изысканными деликатесами.

Кирилл с разбегу плюхнул меня попой на кровать, грозно приказав:

– Ешь давай. Обмороков мне тут твоих ещё не хватало. Худая, как вобла.

Живот предательски зарычал. Кирилл скривился. Ну а я, смутившись, отщипнула кусок корочки свежего хлеба и поднесла его к губам, что зудели и даже припухли от такого-то сумасшедшего напора мужских ласк.

Есть не хотелось от слова «совсем». Но, Кирилл прав. Истерзанная стрессом, если я не поем, то до утра уж точно не доживу. Желудок сам себя переварит.

Пока я, смущаясь, набивала живот невероятно вкусными салатами, Большаков, изобразив из себя заклятого собственника, пристроившись за моей спиной, вытирал мои волосы полотенцем.

И нюхал.

Он. Нюхал. Мои. Влажные. Волосы.

А ещё часто-часто дышал в затылок. Благодаря чему, даже несмотря на толстый слой махровой ткани, наброшенной на нежную, распаренную до алого цвета кожу, она всё равно покрылась приятными пупырышками.

И как бы невзначай, во время сушки волос, Кирилл задевал пальцами мои плечи, лопатки, бедра. И всякий раз я вздрагивала. Как будто сидела на электрическом стуле, а он, нажимал на рычаги всё новых и новых пыток.

Массировал мои волосы и размышлял, небось, с чего бы начать веселье.

Уффф! Какой же он всё-таки…

Деспотичный, эгоистичный, похуистичный кусок стали!

Да и я тоже хороша. Кончила под его грязные матюки и гадости, что он рычал мне в лицо, в момент, когда осатанело долбился во мне пальцами прямо в ванне, под водой. Дрочил мне, можно сказать, насильно! И плевать, что мне было страшно, стыдно, и одновременно отвратительно! Но я разрядилась прямо на его наглые пальцы… И получила незабываемый судорожный взрыв. Ненавижу себя за это.

Потому что стала одной из его драных шлюх. И мне это…

Боже! Как же гадко! Понравилось. Но, клянусь. Я не хотела. Он вынудил меня. Заставил. Дрожать и биться в сладкой агонии против воли и здравого рассудка. Тело в тот миг не слушалось. А разум сдался забвению.

Что сказать. Буржуйчик таким вот образом развлекался.

Он решил сполна насладиться своей, только что приобретённой вещью. Унизить, приручить, сделать своей ту, что до сих пор сопротивлялась и отказывалась прогибаться под волю чертового властителя мира.

На продолжительный миг в комнате воцарилась гробовая тишина. Подозрительно. И моторошно. Мороз по коже.

Интересно, что сейчас клубится в голове у этого Сатаны?

И есть ли в доме миллионера та самая жуткая комната для БДСМ пыток?

А как же иначе. Я слышала, что олигархи – все, поголовно, озабоченные маньяки.

С ума сойти. На какие круги ада я, твою ж мать, только что подписалась?

Острые мурашки рассыпались вдоль позвоночника.

Ухнули вниз к коленям. Закружились устрашающим вихрем внизу живота.

Вилка, которую я напряжённо сжимала в кулаке, выпала из моих рук и со звоном грохнулась на роскошный мраморный пол, когда Большаков, вдруг, швырнув полотенце на пол, резко схватился за мои груди! Обеими руками! Заставляя меня взвизгнуть, подпрыгнуть до самого потолка и, как бы защищаясь, скрутится в позу зародыша.

Нет! Не надо!

Мамочкааа!

Только не бей меня! Не бей! Не бееей!

Кнутом! Или плетью!

Что ты там прячешь под своей кроватью? Или в шкафу?

И не привязывай цепями к потолку.

Умоляю.

Когда я попыталась прикрыться, этот обезумевший мерзавец, шлёпнул меня по рукам, злобно зашипел:

– Убери руки. Сядь ровно и выпрями спину. Нечего стесняться. Чего я там не видел, девочка. Ты прекрасна. Любоваться тобой хочу. Трогать. И лапать. Везде, где только захочу. Имею законное право. Ясно?! Или тебе напомнить, что ты сама себя продала? Никто не заставлял под дулом пистолета. Не надо зажиматься. Иначе, разозлюсь. И к хренам порву тот долбанный контракт?! Неужели ты этого хочешь, куколка?

– Нет, нет. Хорошо. – Испугавшись, быстро-быстро замахала головой и кое-как заставила себя убрать руки от груди.

Вцепившись ногтями в край постели, глубоко выдохнула. Мышцы влагалища до сих пор сладко сжимались, а голова налилась свинцом, да и тело швыряло из одной стороны в другую, как на волнах.

– Ты что, никогда не кончала? – Выдал мне эту гадость в лоб.

Пришлось ответить. Но, чёрт подери, как же это адски сложно сдерживаться и плясать под дудку ненавистного врага. Аж изнутри всю дерет и корежит от нежелания стать персональной рабой мерзавца Большакова.

– С чего ты взял? – сухо, еле-еле слышно выдавила.

– Да у тебя на лице это было написано! Ты испугалась… Дорогуша, у меня в фаворитках было много целочек, и я спец по эмоциям в этом плане.

– Нет. С тех пор… я – Голос сорвался. В голову полезли дурные мысли, родом из прошлого. – У меня не было мужчин. Кроме тебя.

– Браво! – Громко захлопал в ладоши. – Неплохая попытка, Лили. А ты настырная, да? Снова решила попытать счастье? Взять меня на понт? Хрен тебе! Не куплюсь, ясно! Отец твоего ребёнка – полный мудак, раз ни разу не доставил своей женщине истинного удовольствия в постели.

Надо же! Хоть в чём-то тупица прав. И хоть в чём-то признался.

В том, что отец Дениски – полный мудак.

Напыщенный кусок дерьма.

Какой же ты тупой!

Разве сложно просто взять, выслушать и поверить?! Сделать этот дурацкий тест на отцовство и не вы*бываться?!

Кошмар! Меня накрыло. И злость затрещала в венах.