Объезжая по врачебным делам один из самых отдаленных уголков штата, мы услышали о весьма странном случае в Смитборо. Нас попросили заняться лечением местного жителя, подвергшегося нападению в лесу. Странность случая состояла в том, что его раны кое в чем отличались от нанесенных зверем. Нам он сказал, будто не разглядел, кто на него напал, но кое-что в его рассказе явственно отдавало фальшью. После того как доктор Гау объявил, что, не зная всей правды, мы не сумеем помочь ему, пострадавший обвинил в нападении демона, обитающего в лесах возле Смитборо. Местные об этом демоне знали, но, по причинам вполне очевидным, при посторонних на его счет не распространялись. Когда-то, объяснил пострадавший, их демон был человеком, но претерпел некую загадочную трансформацию (отчего, никто сказать не мог) и вдруг, ни с того ни с сего, ушел жить в леса, наподобие зверя, а, дабы не умереть с голоду, начал устраивать набеги на соседские стада, убивать то козу, то овцу, унося туши в чащу.

Тут мы решили, что горожан постигло нечто вроде коллективного умопомешательства. Все до единого уверяли, будто это чистая правда, а раны, нанесенные пострадавшему, действительно выглядели необычно – слишком уж жутко, чтоб приписать подобное зверство человеку!

Разумеется, мы с Гау в их сказки верить отказывались. Однако местные жители один за другим утверждали, что сами его видели, сами с ним сталкивались. Еще они рассказали немало историй об индейцах-оборотнях, наделенных способностью превращаться в зверей, как правило – с неблаговидными целями.

Как известно, в мифах любой из существующих в мире культур нередко встречаются нарративы, порожденные стремлением объяснить некий необычный естественный либо медицинский феномен, и вскоре мы с Гау невольно задумались: быть может, и здесь имеет место то же явление? В таком случае схожее заболевание (если это действительно заболевание) наверняка поражало людей в самых разных местах, в самое разное время, принимая вид локальных вспышек или же эпидемий.

Мало-помалу сей странный случай овладел всеми моими помыслами. Отчасти он-то и побудил меня, оставив медицину, сделаться репортером. Работа газетчика предоставляла возможность разъезжать по стране и расспрашивать о чем угодно самых разных людей. Уолтон откровенно не понимал, отчего неразгаданная загадка не дает мне спокойно жить, однако в последнем письме признался, что она и его преследует неотвязно.

В разъездах я то там, то сям натыкался на рассказы о людях, подвергшихся нападениям волков, а затем вроде бы оправившихся, но со временем становившихся на удивление кровожадными. Однажды мне даже довелось услышать о случае просто-таки потрясающем – об одном ирландском семействе, якобы превратившемся в создания вроде вервольфов из старых европейских преданий целиком, за исключением одной-единственной маленькой девочки. Подобно «демону» из Смитборо, вся семья исчезла в лесах, однако девочка осталась дома и, неизвестно отчего, никаких симптомов недуга не проявляла. Может ли это значить, что некоторые индивидуумы невосприимчивы к данной хвори? И если да, чем это объясняется?

Все, что я видел и слышал, в немалой мере совпадало с разнообразными верованиями и легендами краснокожих, так что истинная цель моего путешествия на запад – встретиться с представителями соответствующих племен и побеседовать непосредственно с ними. Не столько ради исследования их преданий, сколько затем, чтоб проверить, не послужили ли им общей основой истории вполне реальных заболеваний.

Однако… вот пишу я все это, в безлюдной глуши заблудившись, и не могу не задаться вопросом: какой прок от моих устремлений? Я полагал их погоней за истиной, за знанием, но сейчас опасаюсь, что всего-навсего пустил собственную жизнь по ветру.

Драгоценная моя Марджи! Надеюсь, ты сумеешь простить меня за сделанную глупость. Надеюсь, Господь благоволит моим поискам и сохранит мою жизнь, а с его помощью я непременно вернусь к тебе.

С сим остаюсь

твой любящий муж

Эдвин

Кто же мог знать, что рай находится среди холмов в предгорьях пика Пайлот? После перехода через богом забытую соляную пустыню этот иссохший, растрескавшийся клочок бурой земли казался самым прекрасным местом, какое Рид когда-либо видывал.

Похоже, преисподнюю обоз миновал.

Волы и коровы с жадностью набросились на жесткую траву, тесно сгрудились вокруг крохотного водопоя. Люди, попрыгав из покрывшихся коркой пыли фургонов прямо в ручей, питаемый родником, принялись горстями хлебать мутную, нечистую воду, а напившись, поливать ею головы. Левина Мерфи с семьей пали на колени, молитвенно сложили ладони, смежили веки, благодаря Господа за избавление.

Рид наблюдал за происходящим с удовлетворением, но и не без обиды. Он принял командование на себя, под его началом обоз одолел самую трудную часть пути, но разве ему хоть кто-то спасибо сказал? Нет, конечно! Мало этого, многие нашли, в чем его обвинить. Со временем ему сделалось ясно: симпатии партии не имеют никакого отношения к фактам, все дело в одних только чувствах. И тут Рид вновь вынужден был признать, что симпатии людям не внушал, не внушает и вряд ли с этим когда-нибудь что-то изменится. Похоже, многие просто не любят правды, хотя правда – штука действительно грязная, мерзкая, беспардонная, и при этом изрядно сложна. Им не хватает терпения, чтоб вникнуть во все эти числа, литры, рационы, доли, доводы разума. Большинство предпочитает простую сиюминутную радость – выслушать то, что хочется услышать. Этим их Доннер и брал… пока не замкнулся в себе, напрочь утратив былую веселость.

Однако ценят его или нет, а сюда поселенцы добрались без особых потерь только благодаря ему, Риду, его внимательному присмотру за расходом провизии, его призывам каждое утро выступать в путь раньше, чем накануне. Под началом болтуна Доннера всех их давным-давно постигла бы смерть.

И вот теперь Риду предстояло еще одно неприятное, однако необходимое дело. Настало время расспросить семьи, не умер ли кто из родных, и подсчитать их потери. Вздохнув, Рид подобрал поводья. В голове обоза шли семьи Брина и Грейвса, ненавидевших Рида сильнее всех остальных, против всякого здравого смысла винивших его в выборе нынешнего маршрута – просто потому, что именно он в то время был капитаном, а сами они из тех, кто вечно винит в собственных злоключениях кого-либо другого.

За ними следовали семьи, в симпатиях колеблющиеся, либо решившие не принимать ничьей стороны. К таковым относились Кезеберги, и хитрый, продувной немец Вольфингер со своей разношерстной бандой немецких иммигрантов, и обширный клан под предводительством Левины Мерфи. При них держались также Уилл Эдди с семьей и семейство Маккатченов.

Замыкали обоз семьи, на которые косо поглядывали все – семьи самых богатых, к каковым Рид с неким извращенным удовлетворением до сих пор причислял и себя самого. Оба семейства Доннеров окружала целая армия наемных работников, включая сюда около дюжины возчиков, и рядом с ними Рид чувствовал себя немного спокойнее: слишком уж часто Франклин Грейвс с Патриком Брином о чем-то шептались, приглядываясь к его припасам во время разгрузки.